Читать книгу "Эдинбург. История города - Майкл Фрай"

Мы чувствовали, что перенеслись в то время, когда сланец, на котором мы стояли, был еще дном моря, когда песчаник, на который мы смотрели, только начинал откладываться в виде песка и глины под тяжестью вод первобытного океана. Или в еще более отдаленную от нас эпоху, когда даже самые древние из этих скал, вместо того чтобы стоять вертикально, как сейчас, покрывали дно моря, еще не потревоженные неизмеримой мощью, которая позднее взорвала твердую кору земного шара. В дали этой удивительной перспективы показалась нам революция, еще более отдаленная во времени. Заглянув столь глубоко в пропасть веков, разум, казалось, испытывал головокружение; и, слушая со вниманием и восхищением философа, разворачивающего перед нами порядок и очередность этих чудесных событий, мы понимали, насколько дальше может пойти разум, нежели когда-либо осмелится последовать фантазия.[2]

Это было начало интеллектуальной революции, в ходе которой род человеческий пришел к более реалистичному взгляду на свое место в космосе — хотя даже сейчас эта революция не завершена, так как мы пока не знаем ответов на все вопросы. Мы не должны забывать и об упрямстве, с каким ортодоксы, сколь бы абсурдным сегодня нам ни казалось их поведение, сопротивлялись этой революции, в особенности когда их убеждения ниспровергали уж слишком умные суровые шотландцы. Викторианский последователь шотландской геологической школы Хью Миллер вспоминал, с какой яростной нетерпимостью носители «английских предрассудков» отнеслись к учению Хаттона. «Его сторонников обвиняли в неверии и безбожии, и, будь в Англии того неспокойного времени протестантская инквизиция, геологи Севера были бы брошены в ее самые мрачные темницы».[3]

* * *

Если Хаттон был отцом новой науки, то Эдинбург был ее колыбелью. Немногие места на планете могут похвастаться такой близкой связью со своей геологией, чтобы здания словно вырастали из горной породы, а не строились поверх нее. В этом с Эдинбургом могут сравниться Афины и Рим — но ни один из крупных городов. Эдинбург стоит посреди чрезвычайно живописной местности, созданной могущественными силами Земли. Немного существует более удачных примеров того, насколько величественный они могут создавать пейзаж, придавая ему неповторимое своеобразие. Семь холмов, которым суждено было стать подмостками для стольких исторических событий, сформировались под влиянием огня и воды, льда и ветра на поверхности, что поднималась и опадала, выгибалась и искривлялась. Сегодня город покоится на геологической мозаике из сложных осадочных пород, потухших вулканов, потоков лавы и вулканических интрузий, которая сложилась в ее современном виде в результате разницы в скорости выветривания твердых и мягких пород. Этот пейзаж создает превосходные условия для зодчества; труд человека здесь достойным образом венчает творение природы.

Примерно триста миллионов лет назад, до того как движение тектонических плит вытолкнуло эту часть земной коры далеко на север, место, на котором позже был построен Эдинбург, лежало в тропиках. Теплые мелкие моря и жаркие влажные леса оставили отложения, которые со временем превратились в каменный уголь. Это превращение свершилось под давлением свежих слоев, выброшенных в ходе извержений вдоль линий разломов и расположившихся сверху. Из этой материи состоит возвышение, на котором расположен центр города. Замковая скала была базальтовой пробкой в жерле древнего вулкана, сохранившейся после того, как выветрилось все остальное. У побережья можно увидеть еще более интересные свидетельства того же процесса, скалу Басс, встающую из моря, и местную достопримечательность — огромный холм в Северном Берике. Дальше в глубь страны потоки лавы и падающий пепел сформировали гряды холмов Петланд и Брейд. Утесы Солсбери и холм Корсторфин представляют собой вулканические интрузии. Все они сохранились до сегодняшнего дня, поскольку формирующие их скальные породы тверже, чем окружающие отложения, оставленные водой после прекращения вулканической активности. Реки, текущие с гор, несли в мелкие озера внизу песок и глину. Стоит взглянуть на практически любое здание Эдинбурга, построенное из песчаника, и происхождение этого камня сразу станет ясным по его слоистости и темным прожилкам мертвых водорослей. Они есть и на моем собственном доме.

Этот песчаник оставался для Эдинбурга главным строительным материалом и в XX веке. Географические по происхождению, названия многих сортов песчаника стали нарицательными: бинни, крейглейт, хэйлз, рэвелстоун. Некоторые названия стали использоваться скорее для определения качеств камня, нежели для обозначения места его происхождения, так как даже в одном и том же карьере песчаник может отличаться по составу, цвету и прочности. Со временем здания, построенные из разных сортов камня, и весь город в целом обрели гармоничный вид, приобретя под воздействием стихий всевозможные оттенки серебристо-серой гаммы; однако эта гармония обманчива. Внешний, потускневший от дождей и копоти слой камня может скрывать целую палитру оттенков, лишь изредка серых: песчаник крейглейт — розоватый, хэйлз — желто-коричневый, бинни — серовато-оранжевый, а рэвелстоун — темно-коричневый. Эта разница в цвете обусловлена несколькими факторами. Железо в составе песчаника образует соединения с другими элементами, поэтому даже ничтожное его количество, менее 1 %, может дать самые разные оттенки желтого, коричневого, красного или даже зеленого. Оттенки серого цвета происходят скорее от растений, присутствовавших в исходном песке и иле. Мертвые водоросли наравне с частицами сажи внесли свой вклад в придание поверхности камня того темно-серого оттенка, который свойствен Эдинбургу с тех пор, как дома в нем стали строить из камня.[4]

В душах некоторых шотландцев, однако, чрезвычайно сильна страсть к порядку. К концу XX века в некоторых кругах возникла идея непременно очистить все каменные поверхности в городе, избавиться от унылого серебристо-серого и обнажить подлинные цвета, скрывающиеся под ним. На практике дело пошло дальше удаления копоти и других поверхностных загрязнений. Старый камень был также химически отбелен. Это не всегда выявляло исходный цвет песчаника, зато выводило на поверхность оксид железа, который давал невиданный прежде оттенок — ярко-оранжевый. Боровшиеся за порядок заключили, что просто приложили недостаточно сил. Они опять нанесли на камень химикалии и даже дошли практически до соскабливания верхнего слоя камня, пока не стало очевидно, что дело обречено на провал. Кое-где эта «очистка» изменила к худшему внутреннюю структуру камня, уменьшив его прочность, но не придав при этом более привлекательного вида. Мелвилл-Кресент в Вест-Энде был некогда привычного серебристо-серого цвета. Теперь этот уголок выглядит просто кричаще, отдельные дома контрастируют друг с другом и с по-прежнему преобладающим на протяжении всей улицы Мелвилл серым цветом. Иными словами, вышло сплошное недоразумение, дорогостоящее, пусть и затеянное с добрыми намерениями. От полной катастрофы этот проект спасает лишь благородство классической архитектуры.