Читать книгу "Кровь королей - Юрген Торвальд"

– Дочь сахарного магната?

– Да, – ответил он. – В 1932 году молодая госпожа Оцехо воспитывалась в Лозанне, когда Альфонс после бегства его семьи из Испании тоже оказался в Лозанне в санатории. По-видимому, он был сыт по горло дворцовыми стенами, придворными льстецами и придворными врачами. Он влюбился в Эдельмиру, а она влюбилась в испанское дворянское звание, а может, даже и в него. Как знать? Он второпях женился на ней, а его отец в Риме сделал свои выводы. Он исключил его из числа претендентов на трон и вместо Альфонса назначил престолонаследником другого сына, родившегося предпоследним, – Хуана. Хайме, который появился на свет после Альфонса, – глухонемой и потому для возведения на трон не годится. Короче говоря, с тех пор Альфонс и Эдельмира называли себя Ковадонга или де Бурбон. Они долгое время жили в Лондоне. Затем отправились в Гавану. Спустя год их брак расстроился. Она – она, надо сказать, была темпераментной особой. Очевидно, принц, который половину их брачной жизни проводит в больницах, был ей не нужен. В мае прошлого года они развелись в Гаване, после того как он для разнообразия полежал в больнице в Нью-Йорке. Спустя пару недель он женился снова – опять в Гаване и опять на моей землячке, на Марте Рокафорт. Тоже симпатичная девушка, но всего лишь дочь дантиста.

В ноябре прошлого года он опять развелся. В то время он лежал в больнице в Майами. Прежде чем уехать с Кубы, Альфонс побывал у меня и попросил порекомендовать ему специалиста во Флориде. Он был неспокоен. Когда он волнуется, у него дрожат ноги. Я сразу понял, что с ним. Очевидно, он предчувствовал, что его ждет новый приступ.

– Какой кошмар, – сказала она с наивностью здорового человека, – разве можно так жить?..

– Он существует, – ответил Кадерно. – С общепринятой точки зрения это, конечно, не жизнь. Самое скверное в том, что тут ничего нельзя сделать. Сталкиваясь со множеством других болезней, врачи могут принять какие-то профилактические меры или хотя бы пытаются. В его случае все, что делалось с целью профилактики, не дало никакого результата.

Терпение у доктора кончилось, и он сменил тему:

– Завтра утром нанесу ему визит. Но сейчас, я думаю, действительно пора ехать. Пять минут превратились в десять…

3

– Ты видела ту машину? – спросил Альфонс у Милдред, которая вела старый седан. Они ехали вдоль бульвара. – Ты видела серебристый «Гудзон»?

– Нет, – ответила она.

– У него были кубинские номера, – взволнованно сказал он.

– Я его не видела, – повторила она. – Ну и что? Машин с кубинскими номерами здесь много.

Он ответил:

– Эта была похожа на машину моего врача, который несколько раз спасал меня на Кубе. Это был лучший доктор из всех, кто меня лечил, за исключением одного итальянца, который помог мне в детстве. Кубинец разбирается в моей болезни больше, чем все остальные. Может быть, это его машина. Пожалуйста, остановись. Может быть, это он. Пожалуйста, поверни назад…

– Как хочешь, – сказала она. В ее дрожащем голосе прозвучала вдруг зародившаяся надежда на то, что он найдет кого-то другого, кто бы разделил с ним таинственное одиночество и страх перед смертью. Но пока она тормозила и искала удобного момента для разворота, он положил свою тонкую, нервную кисть на ее руку. – Нет, – сказал он, тут же меняя решение. – Нет, езжай дальше…

– Но врач – это тот, кто тебе сейчас нужен, – попыталась настоять она.

– Нет, – ответил он. – Он тоже не может сделать ничего, кроме как ждать. – Но затем его охватила другая мысль. – Ты не видела – чемодан из его машины…

– Нет, – сказала она, продолжая движение и заставляя себя ехать осторожно, без досадливых нетерпеливых рывков. – Я ничего не видела…

– Если он вышел у гостиницы, нам все-таки лучше было бы вернуться. Тогда он был бы рядом. От этого мне стало бы спокойнее.

Она снова остановилась, и сзади загудели сигналы недовольных водителей.

– Я отвезу тебя обратно. Но к тебе больше не поднимусь. Придется тебе одному ждать своего доктора. Может, он сядет около твоей кровати, возьмет тебя за ручку…

Она посмотрела в его лицо, отмеченное печатью страха, и прервалась посередине фразы. Словно из глубины ее сердца, где прятались материнские чувства, поднялся и переполнил ее стыд за грубость. Она сказала:

– Прости. Но я не могу оставаться одна с тобой в чужой комнате. Я боюсь… Я хочу остаться с тобой, – продолжила она. – Если нужно, чтобы я осталась с тобой, я останусь. Но не вдвоем в этой комнате. Я отвезу тебя на мыс Ки Ларго. Отвезу тебя в «МакАвто». Там меня знают. Там мы сможем остаться в машине и чего-нибудь выпить. Мы будем одни и все-таки не одни – вокруг будет много других машин!..

Она слушала, ожидая его ответа. Видя, что он неподвижен, она сказала:

– Можешь рассказать мне свою историю. В этой машине с тобой ничего не может случиться, никто тебе не помешает… Расскажи мне все, – повторила она. – Я хочу знать о тебе все… Правда, я хочу знать о тебе все…

При этом она подумала: зачем я это делаю? Почему только я такая добродушная дура? И при этом никогда ничего путного не выходит!

4

Под светлым от звезд небом рядом с «Макдональдсом» по дороге на Ки Ларго стояли десятки машин. Откуда-то доносились музыка из радиоприемника и чье-то хихиканье, кричаще-пестро одетые девушки с тугой или приподнятой бюстгальтером грудью разносили напитки между машинами.

– Мне следовало бы ее ненавидеть, – сказал Альфонс, сидя в полутьме с полуприкрытыми глазами. Он пил так осторожно, словно стакан в его руке мог его поранить. – Мне следовало бы ее ненавидеть, – повторил он. – Она принесла нам эту болезнь с собой из Англии. Но попробуй-ка возненавидеть собственную мать… В позапрошлом году в Нью-Йорке она сидела у моей кровати и плакала. Ей можно только посочувствовать – она ведь сама не знала, чтó с ней не так. Она не знала об этом, когда выходила замуж.

Он закрыл глаза. Незаметно начал рассказывать, перешел к исповеди. Он открывался ей, исповеднице поневоле, которая постепенно переставала его бояться, – исповеднице, прекрасно разбиравшейся в мужчинах и выпивке, но не имевшей ни малейшего представления о королевских дворах Европы и страданиях царственных особ. Но он исповедовался и успокаивался.

– История наших несчастий, – говорил он, – началась еще с моего деда. Его звали Альфонс XII. До того как начались постоянные кровотечения, у него был туберкулез – наш семейный бич. Деду было всего двадцать девять лет, когда он умер. Он женился на своей двоюродной сестре Мерседес, красивой девушке. Он ее любил. Но любить нам нельзя – за любовь приходится терпеть наказание. Мерседес умерла вскоре после свадьбы. Это было в 1878 году. Год спустя дед женился во второй раз – на моей бабке Кристине. Ее отец был австрийским эрцгерцогом. Это был брак не по любви, а по политическому расчету. Но они привыкли друг к другу, потому что бабушка была умной женщиной и, может быть, предчувствовала, что деду жить осталось недолго. В то время в Испании начались беспорядки. Республиканцы и социалисты подняли восстание в Валенсии. Они требовали республики. Выплевывая с кашлем собственные легкие, мой дед видел, как на испанскую королевскую династию надвигается катастрофа.