Читать книгу "Семья в огне - Билл Клегг"

Она воображает потрясенных уцелевших, что бесцельно слоняются вокруг машин. Мысленно обходит каждого по кругу, с трудом сдерживая вопросы. Кто был за рулем? Кто так не вовремя отвлекся от дороги? Кто потянулся убавить радио? Кому вздумалось отыскать в кармане мятный леденец или зажигалку – и из-за этого в одночасье потерять всех близких? Сколько человек отделались легким испугом? Сколько из этих счастливчиков за секунду до столкновения ссорились с любимыми? Кто успел произнести слова, которые не вернуть – только потому, что родной человек доверил им самое сокровенное, открыл самые уязвимые места? Такие слова ранят быстро и глубоко, а залечить раны может лишь время. Но времени не осталось. «Ох уж эти люди», – бормочет Джун себе под нос не то проклятье, не то утешение. Она видит, как эти несчастные загибаются на обочине, живы-здоровы – и одни на всем белом свете.

Пот уже насквозь пропитал ее одежду, руки на руле трясутся. Встречная машина подмигивает фарами, и Джун вдруг вспоминает, что скорость превышать нельзя – если ее остановят, побег обречен на провал. Никаких документов у нее нет – ни паспорта, ни карточки социального страхования, ни свидетельства о рождении. А без этого и водительских прав не получить. Она сбрасывает скорость до 55 миль в час и пропускает зеленый пикап. Видел ли его водитель сигнал встречной машины? Судя по тому, как он мчится – вряд ли. Мы никогда не обращаем внимания на самое главное, думает Джун, провожая взглядом пикап.

Она открывает окно, и в машину врывается ветер. Влажная кожа мгновенно покрывается мурашками, белокурые с проседью волосы, которые она не мыла уже бог знает сколько, разлетаются во все стороны. Справа, почти вплотную к непокорной дороге, вьется река Хусатоник, на ее ленивых водах сверкает полуденное солнце. Джун немного приходит в себя – не столько от прохладного воздуха, сколько от его бурливости. Она открывает второе окно, и хаос вокруг усиливается. Салон взрывается ветром. Она вспоминает детский рисунок Лолли на «волшебном экране» – как та расстроилась, когда подружка ненароком стерла ее кропотливые каракули. Как Лолли кричала – пронзительно, яростно, истошно. Утешить ее было невозможно, она никого к себе не подпускала. Прошло больше года, прежде чем Лолли позволила снова пригласить эту девочку в гости. Даже в раннем детстве она была злопамятна.

Джун представляет, что ее продуваемая всеми ветрами машина – мчащийся по дороге «волшебный экран». Грубый ветер стирает начисто все рисунки. Она даже слышит этот особый звук – скрип песка по металлу и пластику. Фокус срабатывает: разум моментально очищается. Исчезают воображаемые автокатастрофы и их виновники, загибающиеся от жалости к самим себе. Даже от заплаканной и разъяренной Лолли не остается и следа.

Джун садится поглубже и скидывает скорость до разрешенной. Мимо проносятся фермерский киоск и новенькая аптека на месте бывшего видеопроката; длинные крошащиеся стены, пыльный белый дом с древней розовой вывеской: черными буквами «РОК-ШОП», а ниже бледно-голубым: «У Кристалл». Много лет подряд она смотрела на эти здания и вывески – вехи на пути между двумя ее жизнями, которые долго и тщетно пытались слиться в одну.

Она вновь представляет «волшебный экран» – чтобы стереть воспоминания о беспечных пятничных побегах из города и скорых воскресных возвращениях с Лолли на заднем сиденье. Адам был за рулем и всегда гнал, а Джун крутилась между ним и дочерью, болтая об учителях и тренерах, о фильмах, которые надо посмотреть, и о предстоящем ужине. Эти поездки на машине пролетали незаметно и, как она сейчас понимает, были самой беззаботной частью их жизни. От воспоминаний перехватывает дыхание: раньше она никогда не думала об этом времени с такой тоской и любовью. Вот бы все всегда было так просто – их трое в машине, и они едут домой.

Река пропадает из виду, и Джун сбавляет скорость до 20 миль в час. Впереди радар – об этом знают все, кто бывает здесь регулярно. Она въезжает в Нью-Милфорд и оставляет позади «Макдоналдс», который всегда считала неофициальной границей между сельской местностью и пригородом. На парковке останавливается зеленый фургон, и из него, словно клоуны из циркового вагончика, высыпает ватага детей. За ними неторопливой трусцой бежит молодой человек с крепким лабрадором шоколадной масти. Они проходят мимо старой заправки, давно опустевшей и заколоченной досками. Джун вспоминает, как раз или два заправлялась здесь, но не может припомнить, когда и почему заправка закрылась. Из трещин в асфальте торчат сорняки, а шоколадный лабрадор заносит ногу над лохматой кочкой из одуванчиков и травы. Его хозяин ждет рядом и терпеливо бежит на месте.

Впереди загорается красный светофор, и Джун притормаживает рядом с еще одним «Субару», темно-зеленым, новеньким и битком набитым подростками. Она сознательно переводит взгляд на голубой коннектикутский номер и облезлые наклейки с нантакетского парома на заднем стекле. С ближайшей пожарной станции доносится рев сирены, возвещающий о наступлении полудня. Звук сначала тихий и мягкий, похожий на пение валторны, затем он постепенно нарастает и превращается в оглушительный вой, который нет сил терпеть. Джун прикрывает уши рукавами тонкого льняного жакета. Наконец-то загорается зеленый, и она тут же закрывает все окна. Водитель стоящего за ней автобуса жмет на клаксон – один раз, вежливо, – и она медленно снимает ногу с педали тормоза. Машина трогается.

Сирена умолкла. Воздух в машине снова недвижим. Она проезжает мимо ресторанов, магазинов одежды и супермаркетов, которые мелькали за ее окнами много лет подряд – но ни в один она не заходила. На витринах красуются таблички с надписью «ОТКРЫТО», а над автосалоном фирмы «Кадиллак» колышется на ветру гирлянда из крошечных разноцветных флажков. Джун наблюдает в зеркало заднего вида, как все это уменьшается и скрывается из виду.

Эдит

Они заказали ромашки в стеклянных банках из-под варенья. Местные ромашки, представляете? А банки они сами собирали – все те годы, что были помолвлены. Мне это показалось ребячеством, даже дурью, особенно если учесть, что Джун Рейд – дама обеспеченная, уж на свадьбу-то дочери могла бы и раскошелиться. Но кому интересно мое мнение? Сунуть ромашки в банки с водой – с этим любой дурак справится, можно было и не приглашать флориста. Однако заказ есть заказ, у местных цветочниц с заказами всегда туго, и мы хватаемся за любую работу.

Банки хранились дома у Джун – в старой каменной пристройке рядом с кухней. Утром я должна была принести ромашки и украсить ими столы под шатром. Собирала я их заранее, на поле за домом сестры, благо оно целиком ими заросло. Для меня это даже не цветы, понимаете? Дело не в цене, просто для свадьбы они не годятся. Розы, лилии, хризантемы – пожалуйста, даже тюльпаны или сирень, если уж надо сэкономить. Но ромашки? Нет, увольте.

Помню, как молодожены пришли в мой магазин. Они держались за руки и все были мокрые от росы. Лолли была копия матери, только пофигуристей (у Джун, если мне не изменяет память, фигура почти мальчишеская). А он настоящий красавец – насколько красивыми могут быть славные добрые парни с высшим образованием.

Такие молодые… Почему-то это меня сильнее всего поразило. Я думала, молодежь нынче не женится. Особенно из богатых семей. Местные девчата – без амбиций и особых планов на жизнь – залетают и выскакивают замуж только так, это одно дело. И совсем другое – журналистка из Нью-Йорка, аристократка, можно сказать, и студент юридического факультета Колумбийского университета. Такая молодежь обычно под венец не спешит.