Читать книгу "Секрет для соловья - Виктория Холт"

– Потом приедет повозка и заберет их, – продолжал он.

Когда я услышала его слова, это напомнило мне чуму в Лондоне. И леденящий душу возглас:

«Выносите своих мертвецов!»

Мертвых бродяг на улицах Бомбея не надо было ниоткуда выносить – у них не было своего пристанища.

Причудливый мир великолепия и нищеты, бурной жизни и безмолвной смерти окружал меня в Индии, и воспоминания о нем останутся со мной навсегда. Иногда перед моим мысленным взором возникал наш кансама, важно шествующий по рынку с хитрой улыбкой на губах – позже я узнала, что она выражает торжество по поводу удачно сделанной покупки. Я слышала, как женщины обсуждали друг с другом поучительную историю Эммы Олдерстон, которая вообразила, что справится с покупками лучше своего нечестного кансама, но рыночные торговцы сговорились запрашивать с нее такие немыслимые суммы, что ей пришлось выложить гораздо больше, чем тратил индиец.

– Это их образ жизни, – говаривала Грейс Герлинг, жена капитана. – Лучше принимать его таким, как он есть.

Я любила сидеть на кухне и наблюдать, как работает наш кансама. Он был такой большой и важный, прекрасно понимал, что я им восхищаюсь, и находил себя в самом деле неотразимым. Часто он угощал меня какими-нибудь лакомствами и, скрестив руки на объемистом животе, смотрел, как я их поглощала. Мне хотелось сделать ему приятное, и поэтому мое лицо при этом неизменно выражало восторг.

– Никто не готовит цыплят так, как кансама полковника-сахиба. Лучший кансама в Индии! Ну-ка, мисси Су-Су, ловите!

С этими словами он бросал мне лепешку с мясом барашка.

– Ну как, нравится? А теперь запейте. Хорошо? То-то же…

Я пила холодный лимонный сок с розовым сиропом и слушала болтовню кансама о том, какие блюда он умеет готовить. Кансама вообще любил поговорить о себе.

В течение десяти лет все это составляло мою жизнь. Незабываемые годы! И неудивительно, что воспоминания о них постоянно оставались со мной. Один случай особенно врезался мне в память.

До сих пор вижу мельчайшие подробности происшедшего. На солнце уже было очень жарко, хотя стояло еще утро, и дневной зной ждал нас впереди. Я вместе с айей пробиралась по узким проходам рынка и иногда останавливалась полюбоваться содержимым ларька с безделушками, пока айя беседовала с его хозяином. Мы проходили мимо висевших на вешалках ярких сари, мимо похожих на пещеры небольших закусочных, где готовились национальные блюда, старались увернуться от коз, трусивших рядом с людьми, обходили попадавшуюся время от времени корову и не сводили глаз с прытких загорелых мальчишек, а больше всего – с их проворных пальцев. Наконец, мы вышли из рынка на широкую улицу, где все и произошло.

В это утро на улицах было удивительно много всякого рода транспорта – вот груженый верблюд важно прошествовал к базарной площади, вот проехала повозка, которую тащили волы. В тот момент, как айя сказала, что нам пора двигаться к дому, перед одной из повозок внезапно возник мальчик лет четырех или пяти. Я в ужасе наблюдала, как его отбросило от удара повозки под колеса телеги.

Мы бросились и подобрали его. Он весь побелел и очень испугался. Мы положили его у обочины. Вокруг тут же собралась толпа, все оживленно что-то говорили, но этого диалекта я не понимала. Кто-то побежал за помощью.

Мальчик все это время неподвижно лежал на земле. Я опустилась на колени рядом с ним и, повинуясь какому-то инстинкту, положила руку ему на лоб. Странное чувство при этом охватило меня – даже не могу объяснить, что это было. Что-то вроде экстаза… В тот же миг лицо мальчика изменилось. Казалось, на какое-то мгновение он перестал чувствовать боль. Айя не сводила с меня глаз.

Я сказала ребенку по-английски:

– Все будет хорошо. Скоро тебе помогут. Тебе станет лучше.

Но не слова успокоили его, а прикосновение моих рук.

Скоро подоспела помощь. Мальчика осторожно подняли и положили в повозку, которая тут же отъехала. Когда я снимала руку, то заметила по глазам ребенка, что боль опять возвращается к нему.

Мне самой была непонятна та сила, которая исходила от меня.

Мы продолжали прогулку в молчании, не говорили об этом инциденте, но я знала, что он присутствует в наших мыслях.

Вечером, уложив меня, как обычно, в постель, айя вдруг взяла мои руки и страстно их поцеловала.

При этом она сказала:

– В этих маленьких ручках огромная сила, Су-Су. Возможно, ты можешь лечить прикосновением.

Я была очень взволнована.

– Ты имеешь в виду этого мальчика сегодня утром? – спросила я няню.

– Да, я все видела, – ответила она.

– И что это значит?

– Это значит, что у тебя есть дар. Он здесь, в этих прелестных маленьких ручонках.

– Дар? Ты думаешь, я могу делать людей лучше?

– Я думаю, ты можешь облегчать боль, – ответила айя. – Делать людей лучше подвластно рукам более всемогущим, чем твои.

Иногда по вечерам я ездила верхом вместе с отцом. У меня был свой собственный пони – одна из самых больших радостей моей жизни, и я очень гордилась нашими выездами. Бок о бок с отцовской лошадью, в белой блузке и юбке для верховой езды мы с отцом составляли существо понятия – семья. И чем старше я становилась, тем теснее становились узы, связывающие нас. С маленькими детьми он держался несколько застенчиво, что вызывало во мне нежность. В том возрасте мне казалось, что фамильярность граничит с презрением. Мне хотелось смотреть на отца снизу вверх, и он делал все для того, чтобы мне это удавалось.

Он часто рассказывал мне о своей службе, об Индии, о роли британцев здесь. Меня переполняла гордость за его часть, за Империю, но больше всего – за него самого. Отец говорил со мной и о моей матери. Оказывается, ей никогда не нравилась Индия. Мама постоянно скучала по родине, но храбро пыталась не показывать этого. Он беспокоился обо мне – ребенке без матери и с отцом, который не может уделять этому ребенку столько внимания, сколько требуется.

Я говорила ему, что мне хорошо, миссис Фернли – прекрасный товарищ, я очень люблю свою айю и совершенно счастлива.

– Ты хорошая девочка, Сусанна, – сказал мне на это отец.

Я рассказала ему о случае с мальчиком на дороге.

– Ты знаешь, папа, это было так странно… Когда я прикоснулась к нему, то почувствовала, как от моих рук исходит какая-то сила. И он тоже почувствовал, потому что перестал ощущать боль. Я точно знаю, что перестал.

Отец улыбнулся.

– Вот ты и совершила доброе дело, – пошутил он.

– Ты что, не веришь, что это было так? – настаивала я.

– Ты поступила как добрый самаритянин. Надеюсь, что ему окажут настоящую помощь. Больницы здесь очень плохи. Если у него сломаны кости, только Бог ему поможет. Ему повезет, если они срастутся как надо.