Читать книгу "В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман"

Раздетые до пояса, мы молча вгрызались в землю, а жужжание пчел поблизости напоминало нам об их тяжелом, бесконечном труде. Клеменс и Гер, водители тягачей, решили определить местонахождение ульев и найти мед. Вооружившись котелками, экипированные плащ-палатками и противогазами, служившими защитой от пчелиных укусов, они скрылись из вида, направившись к колхозу, расположенному позади огневой позиции орудия.

Поработав в течение часа, я соорудил слева от огневой позиции противотанкового орудия (ПТО) земляное укрепление установленного образца. Его высокая стенка, на которой мы должны были класть наши винтовки и гранаты, была обращена в сторону фронта. Противотанковое орудие, отлично замаскированное с помощью ветвей и травы, стояло на краю рощи. На горизонте была видна песчаная дорога, проложенная через пересеченную местность, лежавшую перед нами, и ведущая в западном и восточном направлениях, а в мерцающем зное полуденного солнца виднелись очертания изб далекой деревни.

Слева от дороги, на краю позиции, ефрейтор Пелль поставил свою полугусеничную машину, спрятав ее за рощей акации, и приступил к маскировке своего ПТО. Корректировщики артиллерийских и минометных подразделений выдвинулись вперед, на свои наблюдательные пункты. На их спинах ремнями были закреплены катушки кабеля связи. Лишь изредка лязг шанцевых инструментов, фляжек и котелков нарушал спокойствие на первый взгляд мирной обстановки.

Сложив свой пыльный китель и подложив его под голову, как подушку, я только начал задремывать на полуденном солнце, когда тишину нарушил винтовочный выстрел. Одним движением я скатился в свежевырытый одиночный окоп, нахлобучил тяжелую стальную каску и приложил карабин к плечу. Вглядываясь вперед, я никого не видел, лишь мягко колыхалась трава. Обучая нас обороняться, нам вдалбливали, что мы должны стрелять во все, что движется, в каждый шелохнувшийся листок или травинку. Теперь мое сердце колотилось, а в сознании мелькали тревожные мысли: придется ли мне сегодня убить другого человека? Кто первым выстрелит, кто первым поразит свою цель – я или он? Должен ли я буду убить кого-нибудь сегодня, чтобы спасти свою жизнь и жизнь своих товарищей? Мне вспомнились ряды могил с аккуратными крестами, на которых висели личные идентификационные знаки, и постарался выбросить эти видения из головы.

Слева от нашей позиции, на расстоянии примерно 600 метров, тишину нарушили звуки винтовочной стрельбы. Поначалу эти звуки были похожи на знакомые нам хлопки карабинов, раздававшиеся на стрельбище, но вскоре пули, выпущенные мимо цели, стали свистеть в воздухе и рикошетить над нами. Горящими глазами мы продолжали смотреть вперед, но ничего необычного перед нашими позициями мы не увидели. На фоне ружейного огня вдалеке отчетливо прозвучал грохот противотанкового орудия.

Через несколько минут инцидент завершился. Пыль и кисловатый запах жженого кардита медленно рассеивались в воздухе, а слева от нас безобразное черное облако поднималось в голубое полуденное небо. Мы оставались под защитой укреплений, прильнули к ним; наши сердца колотились от возбуждения. Приглушенными голосами мы пытались выяснить, что произошло. Спустя немного мы узнали через посыльного, что противотанковое орудие Пелла подбило советскую разведывательную бронемашину и что атака стрелковой роты русских была отбита.

Мы не понимали, что спустя месяцы и годы, которые нам предстояло пережить, эта короткая схватка будет восприниматься как всего лишь случайная и незначительная стычка с противником. Этот первый бой, в котором полк принимал участие, имел мало общего с жуткими сражениями в последующие годы, которые были сопряжены с утратами, скорбью и бесчисленными жертвами. Многие из нас никогда не вернутся из этой страны бескрайних просторов. Но тогда такие мысли никому не приходили в голову.

Я обратился к своему дневнику – небольшой, карманного формата, книжечке, углы которой уже обтерлись, а страницы покрылись пятнами от пота и дождя – и запечатлел происшествие.

Двое водителей вернулись с котелками, с которых капал мед. Мед послужил отличным дополнением к нашему вечернему пайку. Мы ели его с пайковым хлебом, радуясь перемене обычного рациона, состоявшего из консервированной печенки и кровяной колбасы. Мы запили хлеб и мед холодным чаем и стали готовиться к новому переходу, который должен был начаться на рассвете.

30 июля застало нас на бивуаке возле Михаиловки. В течение нескольких последних дней эскадрильи советских бомбардировщиков и штурмовиков совершали налеты на отдельные подразделения. Как оказалось, они не могли замедлить наше наступление. Пехотные роты и подразделения на конной тяге двигались всю ночь и покрыли 65 километров, достигнув Каргарлыка 31 июля. Был введен ночной пароль; ходили слухи о том, что в 7.00 следующего утра начнется длительное наступление на широком фронте. Летнюю ночь мы провели завернувшись в плащ-палатки; мы сидели сгорбившись в наших одиночных окопах, замаскированных травой.

Слухи подтвердились, и 1 августа, ровно в 7.00, мы начали энергично наступать на советские оборонительные укрепления возле Мировки. Перед нами лежало огромное открытое пространство, в поле нашего зрения простиралась степь, где почти не было возможности укрыться, кроме как на идущей под уклон площадке с небольшими лощинами, невидимыми неопытным взглядом. Это давало значительное преимущество русским, поскольку, находясь в обороне, они имели возможность надежно окопаться, а перед их укреплениями лежало свободно простреливающееся пространство. Мы заканчивали последние приготовления к тому, чтобы оставить наши позиции и начать движение по открытой степи.

Почти без труда мы притащили ПТО на позицию, расположенную на краю пшеничного поля, которое предоставляло широкий сектор обстрела. Обстрел велся в восточном направлении через колышущееся зеленое море с редкими островками заброшенных картофельных полей. Первые лучи солнца заплясали на колосьях украинской пшеницы, а сквозь утреннюю дымку мы разглядели очертания двух далеких деревень на горизонте. Мы сели на лафет и стали пить теплый кофе, стараясь заглушить в себе чувство «холодка». Все стремились казаться беспечными и говорили о вещах, не связанных с войной. За этими разговорами мы пытались скрыть волнение, которое явственно читалось на обожженных солнцем лицах. Ротные офицеры сбились в небольшую группу в нескольких десятках метров от нас. Они тихо переговаривались и смотрели на позиции противника, время от времени прикладывая к глазам полевые бинокли.

В 6.50 наша артиллерия открыла огонь. Тяжелые снаряды гудели над нами, направляясь к целям в расположении позиций противника. А пехота, неся на себе оружие, боеприпасы, аппаратуру связи, взрывчатку, начала наступать на широком фронте. Казалось, что все передвижения вплоть до мелочей подчиняются какому-то четкому плану. Поэтому сначала создавалось впечатление, что происходит не что иное, как очередные учения в Пфарркиршене или Дуто-Село.

Трофейный французский транспортер с грохотом подъехал к нашей позиции. Взяв на передок наше орудие, мы влезли на транспортер и поехали вперед, оставляя позади себя облако вздымавшейся пыли. Мы проехали мимо разведывательного бронеавтомобиля, подбитого накануне Пеллем; наши взгляды были прикованы к ужасной и все еще непривычной картине – наполовину сожженному трупу с голым торсом, который свешивался из люка.