Читать книгу "Версальская грешница - Елена Коровина"

Конечно, у тенора в Большом театре жалованье немалое, но изводить все на сапоги?! Да какая же супруга это стерпит? Вот и Лидочка не стерпела. Ей самой хотелось и платье модное, и шубку зимнюю, и бриллиантики на белую шейку. Словом, практичная Лидочка уговорила мужа закупать сапоги оптовыми партиями – куда как дешевле выйдут. Вот тогда-то изнеженный Збарский и познакомился с русопятым купцом Копалкиным.

Антон Копалкин перебрался в Первопрестольную совсем недавно, и потому его дела здесь еще не носили большого масштаба. Три партии сапог он спустил Збарскому почти задаром, просил только певца везде нахваливать копаловскую продукцию – для престижа и привлечения клиентуры. Збарский расстарался – познакомил купца с приятелями из богемных Кругов. У тех, конечно, денег вечно нет, зато связей достаточно.

Уже через пару месяцев купец Копалкин снял апартаменты в доходном доме Третьяковых, что по правой стороне Кузнецкого моста. Место самое выигрышное – все магазины да лавочки вокруг, все модницы и щеголи каждый день брусчатку Кузнецкого топчут. Тут для продажи сапожек – самое место. Копалкин живо свою лавочку открыл, хвост распустил. Еще бы – мыслил ли когда-то малец из провинциального Талдома, что заимеет модную лавку в Москве, прямо на легендарном Кузнецком мосту?

Впрочем, того мальца, почитавшего картофельные очистки за деликатес, больше нету. Преставился, так сказать, в Бозе. Вместо него теперь – Антон Пантелеевич Копалкин, почетный купец первой гильдии. Ныне Антон Пантелеевич не только певцов из Большого театра на обед в ресторан «Яр» не стесняется пригласить, но и для собратьев купцов в купеческом клубе столы накрыть: семга, расстегаи, тетерева, икорка, вина французские, водочка российская в граненых графинчиках со слезой – все на лучших ресторанов-трактиров московских выписано. Ну а уж для собственного малолетнего сыночка, продолжателя дела купеческого, Копалкин на любые расходы шел.

«Пусть, – говорит, – мой Котька по-французски научится лопотать не хуже разных там аристократов." – еще и смеется: – „Не я у тех щеголей в долг занимаю, а сам им в долг даю. Так что я и есть – хозяин жизни!“

– Представляешь, Соня, – ахала Лидочка Збарская рассказывая, – этот купчина готов учительнице французского по пять рубликов за урок платить. Конечно, купчик с гонором, но ведь какие же деньжищи!

Вот и решилась Соня. Пойдет завтра к Копалкину. Вдруг он возьмет ее учить свое чадо? Собственно, это очень выгодный вариант. Вон, подружка Ирочка, та, которая в гимназии истопника обожала, теперь тоже уроками живет. Так ей аж к Преображенской заставе ездить приходится – там у нее два ученика живут из семей старообрядцев. Это же какие расходы на извозчика – на Преображенку-то своими ногами не находишься! А тут – хоть и Копалкин, зато рядышком. От Варварки до Кузнецкого моста в любую погоду дойти можно.

Жаль, конечно, что семья купца необразованная. Лидочка рассказывала, что хоть Косте Копалкину и восемь лет, но он все за нянькину юбку держится, читать-писать плохо умеет. Придется его языку с голоса учить. Да много ли мальчику надо? Пара фраз о том, как его зовут, кто его отец, да стишок с песенкой по-французски – и все довольны. Станет папаша Копалкин сына друзьям на праздники показывать:

– А ну, скажи стишок! Спой песню! И ведь какой умник вырос – по-французски, как по-русски, шпарит!

Гости, конечно, умилятся да похлопают, и самому мальчику приятно будет. Словом, все сложится преотлично. Не всем же сильно учеными быть! Да и что толку от ученостей? Вон у Сониного отца было много друзей из преподавательской среды. И где они? После смерти Ленорова в его дом никто не заглядывал.

Да и к чему? К Ивану Ивановичу они за советами захаживали. Как возьмется кто научный труд писать, так к Ленорову с вопросами. Даром, что он не стал профессором (все недосуг было), зато познаниями обладал обширнейшими. Все и пользовались. На его знаниях свои труды строили. А он, чудак, даже не обижался. Еще и гордился.

«Коли бы все мои подсказки, использованные в трактатах друзей, сложить, мне и академика было бы мало. Да что академик? Это же груз разных обязанностей. А так я – вольный художник. Пусть моими выводами любой пользуется. А мне хорошо знания свои иметь!»

Чудак, право слово… Стал бы академиком, Соне бы пенсия шла. А так…

Соня недавно новый сборник академических трудов по истории искусства и читала. В ужас пришла! Как же можно такие безграмотности публиковать? Еще и деньги за них громадные платить?! А Соне чуть не даром книгу в издательство нести приходится. И то издатель нос воротит; что может написать женщина?

Это за границей девушки даже в институтах учиться могут, а в России до сих пор «курица не птица, женщина не человек». И высшее образование для них – только женские курсы. Конечно, можно за университетским дипломом и за границу уехать. Например, в обожаемую Францию. Увидеть самой Лувр, Версаль, о которых Соня помнила и от отца, и от дедушки.

Помнится, дед, весело подкручивающий длинный ус, учил внучку французскому языку – и не абы какому, а обязательно с парижским выговором – с шиком, как он говорил. Дед знал в этом толк – недаром сам в Париже родился. Так что по-французски Соня говорит и пишет отлично. Версаль перед ее глазами как живой стоит – столько она его картин, видов, дагерротипов и даже новомодных фотографий видела. Да только на что ехать?..

Ведь даже на хорошие перья и бумагу средств нет. Для Сони любой грош – звонкая монета. Придется оставить мечту. Отложить. Но забывать не надо. Вдруг когда-нибудь… попозже… потом…

Глаза Сони начали закрываться. Еле-еле она доползла до кровати. Хорошо еще, хоть квартира оплачена. Крошечная, конечно. Но ведь есть где жить.

Завтра она сходит к этому купцу Копалкину. Но это – завтра…

Девушка вздохнула, обняла подушку, поплыла куда-то… И увидела вдруг себя в крошечной комнатушке мадам Ле Бон.

Француженка сидела за столом и самозабвенно считала деньги. То ли она решила сэкономить, то ли действительно не ощущала холода, пока ее грел шелест купюр, но жаровня с углем еще не была зажжена. Впрочем – Соня лихорадочно оглянулась вокруг – в комнате вообще не было никакой жаровни – прямо в стене была вделана французская печь, выложенная кафелем. Неужели в те далекие времена уже были такие печи? Соня и не знала про это.

Гадалка не поднимала головы. Пальцы ее скоро отсчитывали купюры, губы шевелились, видно, мадам считала про себя.

Соня, как завороженная, смотрела на эти мелькающие пальцы. Шелест купюр просто завораживал – это сколько же франков! А вон на столе лежат еще и золотые монеты. На руке мадам Ле Бон тускло мерцает массивный золотой браслет с рубинами. Хотя, нет, наверное, это все-таки хорошо оправленные гранаты, ведь браслет с такими рубинами потянул бы на целое состояние. И тут мадам Ле Бон оторвалась от купюр и уставилась на Соню. Девушка кашлянула, извиняясь:

– Простите…

– А, это ты! – радостно воскликнула вдруг мадам Ле Бон, поднимаясь из-за стола. – Наконец-то пришла. Я уже заждалась!