Читать книгу "Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков"

Учитель Трайта, пишет Дали в своих воспоминаниях о том, чего не было, ничем с учениками не занимался, приходил на уроки, чтобы спать, в результате чего мальчик разучился даже писать собственное имя, чему его обучили еще до школы родители.

В школе сын фигерасского нотариуса был, разумеется, белой вороной. Он ходил на занятия в матроске и в шапочке с помпоном, а в руках была бамбуковая тросточка с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. Он, маменькин сынок, просто не знал, куда себя деть в этой бешено орущей ораве сверстников, с которыми у него не было и не могло быть ничего общего. Они олицетворяли собой действие, он же — мечтательную сосредоточенность. Они умели забивать гвозди, мастерить бумажных птичек и многое другое, он же не мог самостоятельно даже раздеться — один раз попробовал снять с себя матроску и чуть не задохнулся.

В этой школе он проучился около двух лет. (Дали пишет, что год, но что касается цифр и дат, доверяться ему нельзя, да и во многом другом его поздние воспоминания о детстве зачастую служили откровенной саморекламе.) И чем же он занимался там, если педагог Трайта на уроках спал и ничем с детьми не занимался? По его признанию, он «с отчаянной страстью предавался воспоминаниям о том, чего не было», то есть мифоманствовал, и граница между тем, что было и чего не было, постепенно стерлась и исчезла. И мир воображения стал на равных существовать с реальным в жизни юного Сальвадора.

Из детства же он вынес свои первые впечатления о России, где ему так и не удалось побывать, зато умозрительные познания пришли к нему именно в кабинете сеньора Трайты, куда юный отрок, влекомый любопытством, захаживал, чтобы поглазеть на разные диковинки. Дело в том, что учитель с бородой цвета слоновой кости был большой любитель собирать всякий хлам, имеющий в той или иной степени художественный интерес, — это могли быть и церковные статуи или фрагменты рельефов, да и многое другое, что сеньор учитель просто выкрадывал из окрестных часовен. Все это хранилось в построенной за городом какой-то фантастической башне.

В кабинете же учителя, борода которого была «с отливом в желтизну, как ноготь заядлого курильщика или клавиша старого рояля», также было много всяких любопытных разностей, и среди них самое яркое пятно в памяти Сальвадора оставил стереоскоп — «большая квадратная коробка, театрик оптических иллюзий, который и выправил мне зрение…»

На одной из картинок, что показывал малышу сеньор Трайта, он увидел, как русскую девочку, укутанную в белый мех, куда-то уносила тройка — «почти чудом моя девочка спасалась от стаи свирепых волков с горящими глазами». Этот образ так глубоко запал в душу Дали, что впоследствии он не сомневался, что девочка из мчащейся тройки — это его будущая жена Гала, в девичестве Елена Дмитриевна Дьяконова. И он бессознательно полюбил Россию по картинкам из магического театрика своего школьного учителя. По странному совпадению в тот день в Фигерасе шел снег — редкое в Испании явление.

Я уверен, что читатель, заинтересовавшийся жизнью этого удивительного художника и человека и взявший в руки эту книгу, обязательно доберется, если раньше не добрался, до книг самого Дали, в частности до «Тайной жизни», которую мы сейчас обильно цитируем. Все книги Дали проиллюстрированы им самим, — и какое счастье видеть на страницах потрясающую графику маэстро в сочетании с великолепным текстом. Он был непревзойденным рисовальщиком, и для меня, художника, доставляет просто наслаждение рассматривать виртуозные рисунки мастера. Поражает и образная точность, удивительная для иностранного художника, никогда не бывавшего в России. Гала, конечно же, рассказывала ему о своей родине, да и сам он наверняка хорошо был знаком с русским изобразительным искусством, однако как легко и точно ассоциируется этот крохотный рисунок с гоголевской птицей-тройкой…

В 1910 году отец Дали записал своего сына в открывшийся в Фигерасе католический коллеж Христианских братьев, где преподавали на французском языке. Именно это обстоятельство побудило дона Сальвадора Дали Куси, большого поклонника Великой французской революции, поступиться своими атеистическими принципами, — он очень хотел, чтобы его малыш овладел французским языком. В результате произошло вот что. Дома, да и повсюду в Фигерасе, говорили на родном каталанском языке (и первые свои в жизни слова малыш Сальвадор произнес по-каталански), в начальной школе у сеньора Трайты его учили на испанском языке, а затем прибавился и французский. Поэтому Дали хорошо изъяснялся на всех трех, правда, с сильным каталанским акцентом, зато с грамматикой у него всегда были проблемы, и писал он хоть и красивым каллиграфическим почерком, но с ошибками.

И в этой школе он также не слишком утруждал себя учебой, — погруженный в мир своих фантазий и воображения, он как бы отсутствовал в классе. Для него важнее уроков было созерцание кипарисов в окне или пятен сырости на сводчатом потолке, что бессознательно рождали в его мозгу бесконечные образы, точно очерченные и словно выписанные чьей-то умелой мастерской рукой. Вспомним здесь, что и Леонардо да Винчи советовал своим ученикам рассматривать сырые разводы на стенах или облака и развивать таким образом воображение.

Успехов поэтому в учебе больших у Сальвадора не было, и даже хуже того — отец получил письмо, где говорилось о его настолько укоренившейся умственной лени, что ему грозило остаться на второй год. Мать была в ужасе. А юный Дали, дабы не приставали с учебой, стал прикидываться ненормальным, симулируя припадки, и тогда его оставляли в покое. Так, во всяком случае, повествует художник на страницах «Тайной жизни», а мы, истины ради, скажем, что учился он не так уж плохо — получал по основным предметам «восьмерки» и «семерки» (по десятибалльной системе).

Общество детей его никогда не привлекало, ему были чужды их обычные ребячьи игры с ором, визгом, беготней, его пугала их насыщенная агрессивностью жизненность, он склонен был к уединению и тишине, где беспрепятственно можно было предаваться мечтаниям и грезам.

Сверстникам он предпочитал общество старушек — своей кормилицы Лусии и родной бабушки, которых любил беззаветно. «Старость, — писал он, — изначально пробуждала во мне благоговение. Да разве могло сравниться с этими старушками, феями из сказки, какое-нибудь юное существо!»

Но не все однокашники внушали неприязнь нашему юному герою. Высокий Бутчакес, белокурый и голубоглазый мальчик с обтянутым узкими штанами «увесистым задом», чрезвычайно нравился Сальвадору. Бутчакес, ставший во взрослой жизни водопроводчиком, также симпатизировал малышу Дали. Мальчики были нежны друг к другу и обменивались поцелуями в губы. Этого Дали очень стыдился и краснел как маков цвет, а своей предрасположенности к тому, чтобы краснеть, он также стыдился. Как-то в Фигерасе вновь пошел снег, и на краю фонтана в ореоле снежинок сидела девочка, очень похожая на ту русскую, что Сальвадор видел в стереоскопе учителя Трайты. Страстно хотелось подойти к ней и познакомиться, но он испугался, что покраснеет, поэтому решил познакомиться с ней в сумерках, когда румянец на щеках будет не заметен.

Чувство стыда и робость совершенно покидали его в семье, где он был просто диктатором. Дома он привык к тому, что любое его желание немедленно исполнялось, и закатывал страшные истерики по любому поводу.