Читать книгу "Стихотворения - Альфред Теннисон"

Ты слишком долго жил средь нас,

Смеялся и любил средь нас.

О, Старый Год, не уходи!

Он был на выдумки богат,

В забавах кто сравнится с ним?

И пусть мутнее ясный взгляд,

И пусть враги его чернят,

Он другом был моим.

О, Старый Год, не умирай!

Нам было по пути с тобой,

Позволь и мне уйти с тобой.

О, Старый Год, не умирай!

Он чашу жизни до краев

Черпал. Увы! Что сталось с ней?

Его наследник средь снегов

Торопится под отчий кров,

Но смерть придет быстрей.

У каждого свои права.

Сияет небосвод, мой друг,

Беспечный Новый Год, мой друг,

Спешит войти в свои права.

Он тяжко дышит. За стеной

Пропел петух. Трещит сверчок.

Мелькают тени предо мной.

Лег снег. Неярок свет ночной.

Уж полночь — близок срок.

Пожми нам руки в смертный час,

Поверь, нам жаль терять тебя.

Позволь еще обнять тебя.

Простись же с нами в смертный час.

Он умер. Пробил час потерь

И нас покинул Старый Год.

Друзья, проститесь с ним теперь,

Всплакните — и откройте дверь

Тому, кто молча ждет.

А ну-ка выйди на крыльцо.

Взгляни-ка на крыльцо, мой друг.

Там новое лицо, мой друг.

Там новое лицо.

Перевод Эрри

В долине

Вниз по длине, где воды текут,

Белые воды,

Тридцать два года не был я тут,

Тридцать два года.

Здесь мы ходили с тобою вдвоем,

Двигались вместе,

Тридцать два года как белый туман

Тихо исчезли.

Прошлое живо и голос живой — лиственный шорох.

Где ты, любимая? Я за тобой.

Свидимся скоро.

Надежды нет, печали много

Надежды нет, печали много.

Печальны помыслы мои

Но ты, великая Природа,

Коснись меня и оживи!.

Как с наступлением весны

Цветут бесплодные долины.

Как оживляет свет луны

Ночные серые руины.

Пыль на могиле моей

Пыль на могиле моей,

Тяжесть подошв.

Глупые слёзы не лей —

Всё это ложь.

Ветер метёт лепестки

В клёкоте стай.

Хватит и этой тоски,

Не стой, ступай.

Время — тяжёлый недуг.

Как я устал!

Мёртвый живому не друг.

Не стой, ступай.

Перевел Яков Фельдман

Пересекая Черту

И закат и звезда с высоты

За собою меня зовут.

И не надо стонать у последней черты,

А пора собираться в путь.

Так прилив выгибает спину

И в пене ревет прибой,

Вывинчиваясь из самых глубин

И опять уходя домой

Темнеет. Вечерний звон.

Дневной затихает шум.

И не надо грустить и ронять слезу

Оттого, что я ухожу.

Время, Место — остались здесь.

А меня понесло — туда.

Я надеюсь столкнуться лицом к лицу

С Хозяином Бытия

Перевел Яков Фельдман

Годива[1]

Я поджидал поезда в Ковентри[2]

И на мосту стоял с толпой народа,

На три высоких, древних башни глядя;

И старое преданье городское

Мне вспомнилось…

Не мы одни — позднейший

Посев времен, новейшей эры люди,

Что мчимся вдаль, пути не замечая,

И прошлое хулим и громко спорим

О лжи и правде, о добре и зле, —

Не мы одни любить народ умели

И скорбь его душою понимать.

Не так, как мы (тому теперь десятый

Минует век), не так, как мы, народу

Не словом, делом помогла Годива,

Супруга графа грозного, что правил

Всевластно в Ковентри. Когда свой город

Он податью тяжелой обложил,

И матери сошлись толпами к замку,

Неся детей, и плакались: "Коль подать

Заплатим — все мы с голоду помрем!" —

Она пошла к супругу. Он один

Шагал по зале средь собачьей стаи;

На пядь вперед торчала борода,

И на локоть торчали сзади космы.

Про общий плач Годива рассказала

И мужа умоляла: "Если подать

Они заплатят — с голоду умрут!"

Он странно на нее глаза уставил

И молвил: "Полноте! Вы не дадите

Мизинца уколоть за эту сволочь!" —

"Я умереть готова!" — возразила

Ему Годива. Он захохотал;

Петром и Павлом клялся[3], что не верит;

Потом по бриллиантовой сережке

Ей щелкнул и сказал: "Слова! слова!" —

"Скажите, чем, — промолвила она, —

Мне доказать? Потребуйте любого!"

И сердцем жестким, как рука Исава[4],

Граф испытанье выдумал… "Ступайте

На лошади по городу нагая —

И отменю!" Насмешливо кивнул

Он головой и ровными шагами

Пошел, с собой собачью стаю клича.

Когда одна осталася Годива,

В ней мысли, словно бешеные вихри,

Кружились и боролися друг с другом,