Читать книгу "Утопи свои обиды - Лев Альтмарк"

— Может, всё-таки берёт деньги с пациентов наличными, — предположил я, — а те, естественно, никогда в этом не признаются. Кто станет вредить человеку, который исцелил тебя от неизлечимой болезни?

— Мы так и решили поначалу, — кивнул головой Сашка, — но пациенты, с которыми неоднократно беседовали, божились, что он не брал ни копейки, хотя ему предлагали весьма настойчиво… А сейчас, когда вокруг него начался газетный ажиотаж, он и вовсе ограничил приём пациентов. Заявляет, что это не главное, и у него другие приоритеты, а не целительская практика… Ещё больше непоняток. Возникает вопрос: что он собирается делать дальше? На какие шиши будет жить? И что это за «приоритеты»? Вдруг что-то противозаконное?

Некоторое время мы молчали, потом я спросил:

— Может, об этом лучше спросить всё-таки у него самого? Зачем играть в испорченный телефон и узнавать через кого-то? Пытать бедняг-пациентов? Неужели он сам не ответит?

Сашка вздохнул и с сожалением глянул на меня:

— Пробовали. Не получается.

— Не понял, — протянул я, — как не получается? Он что, отказывается с вами разговаривать?

— Не отказывается. Но странные вещи потом происходят с людьми, которых к нему посылали. То ли он их гипнотизирует, то ли ещё что-то делает, но они потом ничего не помнят. Даже диктофон, с которым посылали одного нашего сотрудника, ничего не записал, хотя исправно работал у него в кармане все полчаса их общения. А потом общения вовсе прекратились — ни с кем он не хочет разговаривать. Категорически.

— Ну, брат, — протянул я, — рассказываешь ты мне какие-то чудеса! Ни за что не поверю, что такое может быть! Он что, этот ваш таинственный репатриант, колдун какой-то?

— Чёрт его знает! И из налоговой службы у него ребята были, и наши — все, как один утверждают, что ничего не понимают… Может, и ещё из каких-нибудь контор посерьёзней, только нам об этом неизвестно.

— Ага, — вдруг догадался я, — и вы теперь решили послать к нему совершенно постороннего человека, то есть меня, глядишь, что-то обломится, так?

— В общем, да. — Гольдман внимательно посмотрел на меня и доверительно сообщил: — Уж, тебя-то трудно заподозрить в том, что ты представляешь какую-то официальную организацию. Видок у тебя ещё тот… От тебя вечным репатриантством за версту смердит — уж, извини за откровенность!

— А от тебя? — тотчас обиделся я.

— Я бы и сам к нему поехал, никого не просил бы, да этот номер однозначно не пройдёт — полицейского он сразу различит. Да и ездил я к нему уже один раз, только ничего не получилось. К тому же, — Сашка криво ухмыльнулся, — если он каким-то образом может стирать память, то тебе и стирать нечего — разве что задумки на будущую нетленку!

— Значит, я у вас расходный материал? Превратят меня в овощ — и хрен со мной? Лечение в дурке до конца моих дней бесплатно? Похороны и памятник на могилке за счёт полиции?

— Ну, не всё так печально. Думаю, ситуация гораздо проще, чем кажется. Все предыдущие походы к нему были как бы официальными, по-израильски грубоватыми и прямолинейными, а к нему наверняка нужен совсем другой подход. У тебя это получится, ты же знаток человеческих душ. А кроме тебя мне и просить некого…

Он поглядел на часы, и я понял, что пора закругляться.

— Хорошо, я подумаю.

— Нет. — Сашка встал из-за стола и поправил воротник своей рубашки. — Ты уже дал согласие.

— Даже так?..

Сашка улыбнулся и похлопал меня по плечу:

— Я же тебя знаю!.. Да, и ещё. Очень важно выяснить один он живёт или с кем-то. Круг общения и прочие подобные вещи… Кстати, маленькая деталь. Поселение, в котором он живёт, религиозное. Когда тамошняя публика пришла с ним знакомиться, то, естественно, поинтересовалась, почему он по субботам не ходит в синагогу и не носит головной убор. И знаешь, что он ответил?

— Что?

— Что ему этого не требуется, а он, если захочет, сам станет Г-дом Б-гом. Ни больше, ни меньше…

2

Россия Ноябрь 1993

Серый сумрак за окном постепенно сгущался. Если раньше ещё были видны фонари, выхватывающие из мутной снежной круговерти куски дороги с редкими автомобилями, то теперь рыхлые снежинки, которых становилось всё больше, сливались в мутную пелену, заслоняя дальние силуэты дымящихся заводских труб и улицу, ведущую неизвестно куда. Именно — неизвестно куда, потому что раньше Дмитрий глядел на мир весело и с оптимизмом, и выбранная им дорога наверняка вела к обещанному светлому будущему, а теперь всё куда-то в одночасье исчезло. Не было ни этой улицы с вечно спешащими автомобилями, ни этих дальних заводов, запах гари от которых каждое утро заносило ветерком в открытую форточку, ни будущей благополучной и счастливой старости.

Свет в комнате включать не хотелось. Дмитрий сидел за столом, перед ним стояла откупоренная бутылка водки, и её в самый бы раз сейчас опорожнить, чтобы забыться и завалиться спать с глупой вечной присказкой про утро, которое вечера мудренее. Утро ничего хорошего не сулило, а гадкие мысли о том, что всё рухнуло, и не осталось больше ничего, к чему когда-то стремился и чего так упорно добивался, встали бы ещё острее в этой пустой и уже не нужной ему квартире.

В сотый раз Дмитрий прокручивал в голове вчерашний разговор с начальством, и хоть это не было для него неожиданностью и назревало давно, где-то в глубине души таилась надежда, что всё сложится как-то иначе и такой печальной и скорой развязки не случится.

Утром он, как обычно, пришёл в бюро, несколько минут до начала работы поболтал с коллегами в курилке, а потом отправился за свой стол. План на сегодня был обычный — очередная серия лабораторных замеров, впрочем, график утвержден начальством в начале квартала. Ему всегда удавалось сделать чуть больше, чем запланировано, и это начальству нравилось. Кто же против того, чтобы работа выполнялась досрочно, — это премии, благодарность от заказчика, а главное, приятное ощущение собственной значимости и нужности.

Идеи, которые Дмитрий вынашивал уже добрый десяток лет, наконец, дошли до самых верхов, и начальство — особенно военные, для которых разработка предназначалась, — на удивление быстро отреагировало. Дмитрия, попавшего после института на работу в этот почтовый ящик, заприметили сразу, дали лабораторию, средства и пару очень важных телефонных номеров, по которым он мог звонить в любое время дня и ночи в случае необходимости. Но только если ситуация безвыходная, и без вмешательства сверху выпутаться из неё нельзя.

Едва Дмитрий вытащил папку с бумагами из сейфа, зазвонил внутренний телефон.

— Зайди ко мне, — коротко приказал ему, даже не поздоровавшись, заместитель директора института Коновалов. — Оставь все дела и зайди. Я жду.

В самом начале рабочего дня начальство редко тревожит подчинённых. Уж если ему что-то требуется, то оно само снисходит со своих кабинетных высот до рабочих мест. Когда же вызывает к себе, наверняка ничего доброго ожидать не следует.