Читать книгу "Масть - Виталий Каплан"

Квартировала она в доме сапожника Ивашки Метёлкина, снимала даже не комнатку, а всего лишь угол, отделённый простынёй-занавеской. В этой же комнате располагались трое метёлкинских детишек, а сам Ивашка с женой Авдотьей размещались за стенкой, в каморке поменьше. Известное дело – сапожники в хоромах не живут, особенно такие горькие пьяницы, как Ивашка. Без копеечки от квартирантки худо бы семье пришлось.

Всё это я узнал чуть позже, а пока возле ворот метёлкинского домишки нырнул в Сумрак. Ох, и заросло же всё тут синим мхом! Знать, бушуют страсти, льются слёзы.

Не выходя из Сумрака, я оглядел комнату. Здесь, на первом слое, мир не так уж отличается от обычного, разве что цветов и звуков нет, ну и мох, само собой, плодится. Комнатушка шесть шагов в длину, четыре в ширину. Трое мелких ребятишек дрыхнут на постели… то есть на рваном тулупе, устилающем некрашеные половицы. Часть комнаты отделена занавесочкой, неожиданно чистой. И светится там нечто, за ветхой простынёй. Во-первых, свеча. Во-вторых – цветок души, как сказал бы Александр Кузьмич. Не любил он слово «аура», которое с недавних пор вошло в наш Иной обиход. «Меньше с французами знаться следует, – ворчал он. – Мы ж русские Иные, у нас свой язык есть, ничуть не хуже! А то пошло поветрие низкопоклонствовать перед Европой! Добром не кончится!»

До своего посвящения Александр Кузьмич был поваром у графа Беклемишева, большого любителя французской кухни.

Я вышел из Сумрака, раскинул, как и положено в таких случаях, Круг Невнимания, и, отогнув край простыни, шагнул к нарушительнице спокойствия.

Нет, не была она пылкой красавицей, чернокудрой и волоокой. Белокурой и румяной красавицей она тоже не была. Разве что пару десятков лет назад.

Но красавица меня не особо удивила бы. Мало ли повидал я их, особенно за последний год, пользуясь всеми преимуществами Иного? А вот эта… Остолбенел я, прямо сказать, и пару секунд стоял не дыша.

Потому что обернувшаяся в тревоге женщина как две капли воды походила на мою несчастную матушку, Пелагею Алексеевну. Тот же обвод лица, тот же нос, те же скулы… а главное, те же глаза – голубовато-серые, запавшие, и так же разбегаются от них тонкие лучики-морщинки. Я сперва даже решил, что дикая Иная морок набросила, но потом как следует посмотрел на неё сквозь Сумрак и выкинул эту мысль. Нет, чар не ощущалось, да и сила её тянула хорошо если ранг на шестой… Не способна такая заморочить меня, тёмного мага третьего ранга!

– Ну, здравствуй, Марья Глебовна! – Мне наконец удалось преодолеть оцепенение, и я считал с цветка её имя. – Визжать не надо, не душегуб, резать не стану и тряпок твоих не отниму, – кивком головы указал я на шитьё в её в руках. – Просто поговорить пришёл.

– Кто ты? – Голос у неё не столь походил на матушкин, как лицо, пониже тоном. – Что тебе до меня?

И немедленно осенила себя крестным знамением.

– Не поможет, – посочувствовал я. – Не растаю яко воск от лица огня. Я ж тебе не какой-нибудь там бес… да и неприлично: Иная, а в сказки веришь. Ладно, представлюсь по артикулу – Андрей Галактионович Полынский, Тёмный Иной третьего ранга, Дневной Дозор Санкт-Петербурга. Что непонятно?

Похоже, непонятно ей было всё.

– Что ж, значит, разговор долгий пойдёт, – уселся я на её кровать. – Всё придётся по порядку, все азы… Насчёт них, – указал я подбородком за занавеску, – не беспокойся. Спать будут крепко. И сапожник с женою тоже. Итак, Марья Глебовна, есть мир. В нём есть люди… и Иные… Я Иной. И ты – тоже.

Долго я ей всё разъяснял, за полночь. Робкие её попытки изумляться и возмущаться пресекал на корню. А как закончил, обессиленно отвалился к стене. В походах, когда три дня с коня не слезаешь, и то не уставал так… удружил же мне Харальд учить тупую неграмотную бабу!

– А как же Бог? – тихо вопросила она, едва я позволил ей говорить. – Разве допустит Он такое? Разве в святых книгах сказано, что Он создал Иных?

Ох, много мы это с Александром Кузьмичом в своё время обсуждали.

– Не знаю того! – только и ответил я. – Он мне о Своих замыслах не докладывает. И есть ли Он там, – задрал я подбородок к низкому потолку, по которому как раз бежал сейчас таракан, – нет ли Его, то не нашего ума дела. Да не разевай ты рот, мы, и Тёмные, и Светлые, против Церкви и слова не скажем, и кресты на нас есть, – предъявил я ей свой серебряный крестик. – И тебе в Него веровать никто запретить не может. Но ты – Иная, такова уж судьба твоя. А случай твой редкий, когда человек с задатками Иного сам в Сумрак ныряет, без помощи. А из Сумрака уже выходит Иным, Тёмным или Светлым, сообразно тому, что в тот миг на сердце у него было. Стала ты Светлой, только дикой. О Великом Договоре ничего не знаешь, о Дозорах без понятия… вот и наворотила делов. А теперь ведь отвечать придётся!

– Да что я такого наворотила-то? – с горьким укором спросила Марья Глебовна. – Что дитё больное на ноги подняла? Это разве грех? Четыре годика Митюшке, ему жить да жить, а лихорадкой скрутило. Авдотья, дурища, не уследила, выскользнул на двор, по сугробам скакать удумал. Ну и слёг, а потом и горло у него обметало… Ну и скрутило меня от жалости… свой же был такой, помер уже двадцатый год как… если бы мне тогда знать… а тут вот сама не своя стала, глянула на тень свою, и вот прямо потянуло меня к ней, и шагнула я неведомо куда…

Вот же глупая баба! Объяснял ведь ей, объяснял!

– Несанкционированное магическое воздействие шестого уровня, – поджал я губы, – направленное на человека. Между прочим, даёт право нам, Тёмным, на равное по силе колдовство. Болезнь на человека или на скотину наслать, глаза отвести, страху напустить.

Вообще-то, если задуматься, тут даже не шестой уровень! Как-никак, от смерти ребёнка спасла. Вопрос лишь в том, а впрямь ли Митюшкина лихорадка была неизлечимой. Может, и сам бы на ноги встал, если травками всякими поить… среди обычных людей встречаются такие искусные травницы, что и некоторым ведьмам нос утрут. А тут, возможно, всё колебалось, на волоске висело, и лёгонькая магия Марьи Глебовны оказалась той соломинкой, что ломает спину верблюду. Верблюдом будем считать смерть.

В интересах дела, конечно, записать на неё уровень третий… а лучше второй… Светлые не отбрехаются: как сейчас проверишь, что с ребёнком и в самом деле стряслось? Две недели уж прошло.

– И что ж теперь будет? – расстроилась она. – Неужто на Митюшку обратно лихорадку напустят?

– Это вряд ли, – утешил я её. – Вероятность мала. На кого-нибудь другого, скорее. Или не лихорадку… В общем, дала ты, тётка, маху. Впредь не глупи, думай о последствиях. А насчёт того, что с тобой будет… Тут по-разному можно поступить. Например, вызвать сейчас сюда ребятушек из Ночного Дозора, описать им твои подвиги… Сами, кстати, виноваты, проглядели тебя, непосвящённую Иную. Пусть забирают, регистрируют, учат. Ну и бумагу составим, конечно, насчёт твоей провинности. Магическое воздействие… и не шестого уровня, кстати, а пожалуй, и первого! Ведь у смерти на дороге встала, не блины-оладьи… Значит, и мы, Тёмные, тоже получаем такое же право. Ты жизнь человечку спасла, а мы, пожалуй, отнимем. Упырей же кормить надо, оборотней. Хоть и сукины они сыны, низшие, а всё ж таки наши…