Читать книгу "Сова, которой нравилось сидеть на Цезаре - Мартин Уиндроу"

Мой первый прыжок был в равной мере кошмарным и вызывающим восторг. Я почувствовал, как у меня скрутило живот от ужаса, когда мотор маленькой «Сессны» выключился, и мне нужно было выбраться наружу. Балансируя между подкосом крыла и опорой шасси, я судорожно вспоминал наставления инструктора об особенностях направления ветра. А потом, когда парашют раскрылся, ремни, словно руки Бога, подхватили меня, а под моими ногами улыбался зеленый Кент, меня охватил невыразимый восторг, который усилился, когда я сумел подняться на ноги после успешного приземления.

Но самым запоминающимся стал третий прыжок. Учителя физкультуры еще в школе заметили, что мне не хватает координации движений. И этот недостаток особенно ярко проявился во время моего последнего прыжка. Я ухитрился приземлиться на спину – верный путь к классической (и безумно болезненной) травме парашютистов – компрессионному перелому поясничного позвонка. Роджер, который вытащил длинную соломинку и сейчас находился в воздухе в сотне метров от места посадки, приготовился к приземлению, но отвлекся на мои громкие стенания. Самое яркое воспоминание о следующих тридцати минутах жизни – это молодой инструктор среди окружившей меня толпы. Он сунул в рот сигарету, похлопал себя по карманам, о чем-то пошептался со своими друзьями – они качали головами, не отрывая от меня печальных взглядов, – а потом наклонился ко мне, чтобы спросить, нет ли у меня зажигалки. В тот момент меня больше всего заботила спина, и выручить его в том затруднительном положении я не смог.

В июне 1976 года Англия переживала невероятную жару, которая случается раз в двадцать лет. Я лежал на больничной койке, обливаясь потом и не имея возможности пошевелиться. Надо мной нависли низкий потолок и большая лампа. Травматология располагалась в одноэтажном боковом крыле больницы. Распятый под горячей лампой, я чувствовал себя жертвой апачей. Больничная еда, как и следовало ожидать, оказалась ужасной. Справиться с этим этапом жизни мне удалось лишь благодаря добродушной пожилой ночной сиделке, не жалеющей для меня обезболивающих, и Дику, который каждый вечер навещал меня по дороге с работы домой и привозил восхитительные сэнд вичи. Через неделю меня заковали в плотный и безумно жаркий корсет, и я сумел добраться до машины Дика (собственные движения напомнили мне Бориса Карлоффа в фильме «Франкенштейн») и выйти из нее, когда мы доехали до «Уотер-ферм», где мне предстояло поправляться.

* * *

Выздоровление заняло несколько недель. Я долгие часы проводил на одеяле в тени с книгой или медленно бродил по окрестностям, пытаясь вернуть утраченную подвижность. У меня появилось больше свободного времени для наблюдения за птицами Дика. Мой интерес к ним усиливался с каждым днем. Я не мог целыми днями без перерыва читать книги, поэтому птицы стали для меня приятным отвлечением. Я спокойно наблюдал за ними и проводил у вольера довольно много времени. Я начал чувствовать ритм их жизни – раньше мне удавалось заметить лишь отдельные фрагменты. Я наблюдал, как птицы ухаживают за собой, видел строение их тел. Я стал замечать их характер. Я засыпал брата вопросами об их жилище, питании, повседневном уходе, медицинских и эмоциональных потребностях – словом, обо всем, хотя порой мои вопросы были безумно глупыми.

Вернувшись домой, я стал донимать Дика теми же вопросами по телефону. Если бы Дик согласился со столь часто высказываемыми мной сомнениями, то я наверняка отказался бы от этой идеи. Но он – не тот человек, который может отговорить брата от мечты, даже абсолютно недостижимой. Со временем я окончательно исчерпал запас доводов против самого себя, и как-то вечером собрался с духом и попросил Дика позвонить «тому парню, которого он знает». В глубине души я был уверен: приобретение совы закончится катастрофой, но решил, что небольшая сова – это небольшая катастрофа, и попросил Дика найти мне домового сыча.

И вот, осенью 1977 года я стал обладателем пятнадцатисантиметрового, стограммового комка пернатой ярости. Малыш поселился в моей квартире на седьмом этаже большого жилого дома в Западном Кройдоне. Ястребиный профиль, кустистые брови и яркие желтые глаза – ну разве можно было дать ему другое имя? Он стал Веллингтоном! К сожалению, со временем выяснилось, что и стальную силу воли птица унаследовала от Железного Герцога[1].

* * *

Крохотный домовый сыч – Athene noctua – самая мелкая британская сова. Появилась она на нашем острове относительно недавно. Этих птиц завезли в Британию во второй половине XIX века из континентальной Европы. Землевладельцев привлекла репутация этих созданий – в Европе их считали грозой мышей и насекомых-вредителей. В нескольких европейских странах фермеры активно разводили домовых сычей, и этих птиц защищал закон. Считается, что первым англичанином, признавшим полезность этих птиц, был адмирал Нельсон. Во время службы на Средиземном море он приобрел сотню домовых сычей в Северной Африке и разместил их на кораблях своей эскадры. За обедом они сидели на столах офицеров и выклевывали червей из испортившихся матросских галет. Не знаю, правда ли это, но мне такая история нравилась. Я слышу, как морские волки Нельсона подбадривают своих сычей и делают ставки на их успехи.

По оценкам ученых, сегодня в Британии насчитывается от пяти до двенадцати тысяч пар этих птиц – подобный разброс легко объясняется сложностью подсчета. За последние десятилетия численность этих сов сократилась, и сегодня домовый сыч включен в список видов, выживание которых вызывает у защитников дикой природы определенные опасения. Эти птицы ведут самый дневной образ жизни из всех британских сов. Хотя на охоту домовые сычи вылетают после наступления темноты, но и днем они достаточно активны. У них пестрое коричнево-белое оперение и более обтекаемая форма тела, чем у крупных сов, широкие, округлые крылья, характерные для лесных птиц, и очень короткий хвост. В Европе они предпочитают жить в лесах и перелесках. Проезжая по английским равнинам, иногда можно заметить маленькую сгорбленную фигурку домового сыча на изгороди. Сова пристально осматривает открытые поля и канавы. В определенное время года можно увидеть, как эти птицы снуют по вспаханному полю, выискивая червей.

Первой из множества моих ошибок стал выбор именно этой разновидности сов. Следующей ошибкой оказалось то, что птице было уже шесть месяцев, и все это время она провела в большом вольере с сородичами. Собираясь приручить любое дикое существо, нужно следовать главному правилу: заводчик должен держать его в изоляции от других представителей вида и воспитывать самостоятельно с самого раннего возраста – с того момента, когда его можно без последствий отделить от матери. При должном уходе животное можно убедить в том, что основным объектом социальных чувств должен быть именно хозяин. Конечно, поистине социальных животных, например, собак, очень легко приучить к тому, чтобы они видели в своих хозяевах альфа-самцов стаи. Хищная птица, ведущая одиночный образ жизни, подобной инстинктивной связи лишена. И сова – именно такой хищник. Яйцо следует забрать из гнезда и поместить в инкубатор, чтобы вылупившийся птенец с самого рождения видел только человека и только от человека получал пищу.