Читать книгу "Бразилья - Йен Макдональд"

– Саундтрек – основной элемент уникального торгового предложения, то есть наш козырь, мы хотим использовать музыку 80-х из GTA[18]. Ту песню английской романтической группы, где они поют про Рио, но клип снят на Шри-Ланке.

– А я думал, на Шри-Ланке снимался клип «Сохрани молитву»[19],– заметил Леандру, пододвигая к Черной Птичке пепельницу, крышкой которой служил перевернутый цветочный горшок.

Он был единственным редактором во всем здании, который не запретил Марселине появляться в своей монтажной, и считался невозмутимым, как далай-лама, даже после ночной смены.

– «Рио» снимали в Рио. Что логично.

– А ты у нас спец по романтической английской музыке начала 80-х? – съязвила Марселина. – Ты в 1984-м хоть на свет появился?

– Я думаю, ты скоро выяснишь, что тот трек «Дюран Дюран» записали в 1982 году, – сообщила Черная Птичка, тщательно затушив сигарету в предложенной пепельнице и водрузив крышку на место. – А видео на самом деле сняли в Антигуа. Марселина, что случилось с машиной съемочной группы?

– Полиция обнаружила ее раздетой до подрамника на краю Мангейры. Страховка все покроет. Но это значит, что все работает. То есть я хочу сказать, формат требует небольшой доводки, но идея замечательная. Это хорошее телешоу.

Черная Птичка зажгла очередную сигарету. Марселина маялась возле двери в монтажную. «Дайте мне снять ее, дайте мне, дайте мне, дайте мне эту передачу».

– Это хорошее телешоу, и меня оно заинтересовало.

Это наивысшая похвала, какую можно услышать от Черной Птички. У Хоффман дрогнуло сердце, но виной тому, скорее всего, стимуляторы. Потихоньку слезть с них, а потом нормально выспаться ночью – вот, по ее опыту, самый лучший способ отойти от ночной смены. Разумеется, если проект утвердят, то она может поехать прямиком в кафе «Барбоза», постучать в дверь Аугусту особым секретным масонским стуком и провести остаток дня с шампанским, глядя, как мимо проносятся роллеры с крепкими, как персик, задницами.

– Умное, злободневное, для всех возрастов, но, увы, его не будет.

Черная Птичка подняла руку, обтянутую кружевной перчаткой, предвосхищая протесты Марселины.

– Мы не можем запустить его.

Она постучала по панели беспроводного контроля и включила Четвертый новостной канал. В утреннюю смену работала Аузирия Менендес. Значит, Эйтор наверняка позвонит Марселине где-то в полдень и позовет на обед. В такой день страхи и тревоги немолодого ведущего новостей – это то, что ей нужно в последнюю очередь. Казалось, картинка попала на экран прямо из ее головы: полицейские автомобили окружили автомобиль на обочине шоссе. Сан-Паулу, гласил заголовок. Дальше съемка с вертолета: патрульные машины и броневики спецназа перед воротами тюрьмы Гуарульюс. С территории исправительного учреждения поднимаются столбы дыма. На полуразобранной крыше стоят люди с плакатом, изготовленным из простыни, на нем красной краской что-то написано.

– ПСК[20]объявила войну полиции, – сказала Черная Птичка. – Как минимум дюжина копов уже погибла. Они взяли заложников в тюрьме. А потом Бенфика… нет, мы не можем пустить это в эфир.

Марселина топчется у двери, тихо моргая, пока экран телевизора не превращается в крошечное дрожащее пятнышко в конце длинного тусклого туннеля, гудящего от банок «Куата»[21]и амфетаминов, Леандру и Черная Птичка не оборачиваются странными лимузинами, которые волокут ее на своих бамперах. Марселина слышит свой собственный голос словно бы из какого-то динамика, скрытого внутри ее тела:

– Мы должны быть оригинальными и смелыми.

– И твоя идея оригинальная и смелая, а потом каналу не продлят лицензию. – Черная Птичка поднялась и стряхнула сигаретный пепел со своих прелестных перчаток. – Прости, Марселина.

Ее икры, обтянутые нейлоном, потерлись друг о друга, создавая электрический разряд, когда она открыла дверь монтажной. Свет слепил. Черная Птичка превратилась в аморфную тень в центре сияния, когда шагнула в самое сердце солнечного света.

– Беспорядки утихнут, как обычно…

Но Марселина нарушила собственное правило: не возражать, не оспаривать, не умолять. Нужно любить проект достаточно, чтобы воплощать его, но не настолько, чтобы не дать ему развалиться. Ее любимый жанр – развлекательные реалити-шоу – имел тошнотворный рейтинг успешности в два процента, и Марселина стала толстокожей, она выучила местное кунфу: никому не доверять, пока чернила не высохнут на контракте, и даже тогда составитель телепрограмм царь и бог: он дал, он и взял. Но каждый удар высасывал энергию и лишал стимула – это все равно, что пытаться остановить супертанкер, пиная в него футбольные мячи. Марселина даже не помнила, когда ей в последний раз нравилась эта работа.

Леандру выключил пилотный выпуск и заархивировал план монтажа.

– Не хочу тебя торопить, но у меня еще Лизандра с «Пластикой в обед».

Хоффман взяла свои документы и жесткий диск и подумала, что было бы очень неплохо разреветься. Но не здесь – здесь никогда, не перед конкурентами.

– Эй, Марселина… мне жаль, что так вышло с «Побегом». Понимаешь, время неподходящее. – продолжил редактор.

Лизандра уселась в кресло Марселины и положила журнал дублей и бутылку воды прямо на стол. Леандру пощелкал кнопками.

– Да ладно, это же всего лишь бизнес, ничего личного, – сказала Марселина.

– Знаешь, ты всегда так философски ко всему относишься. Я бы на твоем месте после такого просто пошел и где-нибудь надрался бы.

«Был такой вариант, но после твоих слов я скорее намажу губы дерьмом вместо помады, чем напьюсь до потери пульса в „Барбозе“».

Марселина представила, как медленно выплескивает кислоту из открытого автомобильного аккумулятора в лицо Лизандры, как по ее белой и бархатистой, словно персик, коже текут кровавые узоры в духе Джексона Поллока. Будет тебе «Пластика в обед», сука.

Гунга[22]проговаривал ритм, басы пыхтели – это пульс города и гор. Медиу был болтуном, небрежно и бесцеремонно разносящим сплетни улиц и баров, новости о жизни знаменитостей. А виола – певицей, она заглушала и басы, и перкуссию – ее мелодия торжественным гимном разносилась на фоне остальных звуков и ложилась на ритмы гунга и медиу, а потом, не переставая трясти ягодицами, скрылась, словно дух самой капоэйры, за ритмичными проигрышами и пассажами, ложными атаками и импровизациями.