Читать книгу "Раневская, что вы себе позволяете?! - Збигнев Войцеховский"

«После третьей рюмки я почувствовала себя достаточно раскрепощенно:

— Татьяна Львовна, а ведь Ольга Леонардовна Книппер-Чехова — блядь.

И обмерла от ужаса: сейчас мне откажут от дома!

Но изысканная Татьяна Львовна всплеснула ручками и очень буднично, со знанием дела воскликнула:

— Блядь, душенька, блядь!..»

Правду нельзя замалчивать, правда лечит, правда помогает жить, оставаться в первую очередь человеком. И это всецело принимала Фаина Раневская, принимала и пронесла как стяг через всю свою жизнь. Но в ее понимании правда была лишена всяких идеологических устремлений, она знать не желала никакой революционной или еще какой правды. Правда может быть только одна: это твоя искренность во всем, что ты делаешь, думаешь, говоришь.

Фаина Раневская послала пионеров-тимуровцев с их заданием взять шефство над одинокой известной старушкой в жопу. И это было не только неприятие советского спектакля жизни, отвращение к убогой пародии всеобщего счастья, не только ее личная смелость, но и желание открыть им, юным пионерам, глаза на действительность. Кто знает, может быть, кто-то из них и задумался после слов «старушки» о том, чем он на самом деле занимается…

Это не только пионеров отправляла Фаина Раневская в недалекое пешее путешествие. Она отправляла туда всех с традиционно плоским образом жизни и мышления. Всех, кто лишен чувства юмора, всех, живущих счастливо в своей зашоренной действительности. Всех, кто не смог подняться выше уровня кухни. Всех, кто не умеет воспринимать жизнь как свою собственную данность, которой в полной мере может распорядиться самостоятельно.

Фаина Раневская о действительности

Оптимизм — это недостаток информации.

Как я завидую безмозглым!

Когда я умру, похороните меня и на памятнике напишите: «Умерла от отвращения».

Красивые люди тоже срут.

Если бы судьба не назначила мне быть актрисой, я бы стала историком.

2. «Всю жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй»

Мне иногда обидно за Фаину Георгиевну. Подозреваю, что далеко не все задумываются над той глубиной, которая присуща практически всем ее цитатам. Вот как и та, которая стала заглавием этой второй главы книги. Чтобы понять весь смысл этих слов, нужно точно представлять, что такое стиль баттерфляй. Это спортивный вид плавания, один из самых быстрых, эффективных и в придачу зрелищных. Но одновременно он требует колоссального расхода сил, бесконечных тренировок и необходимости всегда быть в форме.

И вот теперь, если вы раньше ничего не знали про баттерфляй (что и не обязаны), вы уже чувствуете, каким смыслом наполняются слова Фаины Раневской.

Но это еще не все. Стиль баттерфляй — это такое плавание, когда человек ныряет, плывет под водой, выныривает, хватает воздух во все легкие, опять ныряет…

Вот теперь, согласитесь, фраза Фаины Георгиевны зазвучала во всей своей серьезности…

Что было для нее глотком воздуха? Безусловно, театр.

Но в этой главе мне бы хотелось поговорить о том, что было там, где приходилось сдерживать дыхание. Ведь наверняка те из вас, кто осведомлен хоть немного о жизни в СССР с первых его лет, невольно уже задавали себе вопрос: как же она выжила?

Действительно, с учетом того, что я написал в первой главе о прямоте, открытости, безбоязненности Фаины Раневской, с учетом вот этой фразы о своей жизни — как же она не попала в руки НКВД — Ежова, Берии? Как не коснулись ее заморозки после оттепели Хрущева? Как ее не упрятали подальше в психиатрическую лечебницу при Брежневе?

И ведь дело вовсе не в том, что она что-то такое там говорила против советской власти, выражаясь протокольным языком, «очерняла советскую действительность». Дело в том, что с таким характером — вздорным, резким, непримиримым — Раневская, конечно же, имела мешок и небольшую торбочку врагов. Она понимала это: бездарности, которых хватало во все времена в советских театрах, и особенно в пору Сталина, ее ненавидели люто. Раневская вспоминала: «В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части».

Обратите внимание на такое необычное перечисление окружения по способностям: талантливые, бездарные, шавки. Первые два — понятно, естественно. А шавки? Это какие? Так вот, шавки — это чаще всего «засланцы». Люди НКВД-КГБ, специально приставленные к театру под видом то ли работников сцены, то ли обслуживающего персонала, а то и актеров.

И здесь буквально один донос мог стать одновременно и приговором. Писали ли доносы на Раневскую, смачно вплетая туда ее фразы и фразочки? Писали, это несомненно.

Да и сама Фаина Георгиевна не единожды при всех вела себя так, что могло быть истолковано бдительными органами как «антисоветская пропаганда».

Пятидесятые годы. В магазинах — очереди и пустые полки. Раневскую и еще семейную чету артистов приглашают в высокопоставленный дом какого-то крупного партийного работника. Раневская вспоминала:

«…А на столе изобилие, как при коммунизме. Закусываем мы в полное удовольствие, налегли на семгу и осетрину, и тут хозяйка останавливает нас:

— А не пришло ли время дорогим артистам показать свое мастерство? Фаина Георгиевна, может, вы нам прочтете? Просим!

И захлопала в ладоши, не улыбаясь. Я сорвалась:

— А что, настала пора харч отрабатывать?»

Были и иные случаи не менее экспрессивного поведения Фаины Раневской вблизи политического огня.

В те времена партийные собрания первичек проходили, как правило, с обязательным участием всего коллектива, в целях, так сказать, воспитания и назидания. На одном из таких партийных собраний в Театре Моссовета как-то прорабатывали товарища за его немарксистко-неленинское поведение. Провинился товарищ, в общем. «Неопровержимые данные» свидетельствовали о том, что он склонен к гомосексуализму. Страшное дело: как может коммунист быть гомосеком? Все шло по накатанной: доложено присутствующим о провинности товарища, поднимаются его друзья и, как то нужно, «клеймят позором и другими нехорошими словами» нарушителя.

Этот уродливый спектакль с его тупой игрой идейных товарищей вывел Раневскую из себя. Она поднялась и заявила: «Каждый волен распоряжаться своей жопой, как ему хочется. Поэтому я свою поднимаю и уебываю».

Наступила немая сцена. Нужно заметить, что на любое заседание первички всегда приходил ответственный товарищ из организации повыше. Это не театральный межсобойчик, где все оставалось меж своими (если кто не был доносчиком). Последствия для Раневской могли быть катастрофическими. Но — пронесло. Может быть, и потому, что Фаина Георгиевна не состояла в рядах коммунистов. Хотя ей не единожды делали такие предложения.

Кто защищал Раневскую? Кто оберегал?