Читать книгу "Репортажи с переднего края. Записки итальянского военного корреспондента о событиях на Восточном фронте. 1941-1943 - Курцио Малапарте"

Широкие приземистые трубы завода извергают огромные облака черного дыма, который стелется над заливом, над домами, солдатами, животными и лихтерами. Временами создается впечатление, что причалы горят, что весь район Бадалан объят пламенем. Видно, как солдаты бегут за скотиной, как они гонят перед собой хлыстами лошадей. Непрерывно гудит товарный поезд, маневрируя перед станцией, которую тоже не пощадило землетрясение. В районе Бадалана все окрашено в синий цвет: окна, жалюзи, двери, балконы, перила, вывески магазинов и даже фасады домов. Здесь, на берегу этой мутной, почти белой реки, почему-то все заставляет вспоминать о море.

У бункеров за заводом неподвижно стоит группа солдат и рабочих. Они пожирают глазами манифест, который расклейщик афиш только что приклеил на стену. Это заявление правительства о том, что Хория Сима и другие лидеры легионеров[5]приговорены к принудительным работам. Люди стоят, замерев, около манифеста, будто разглядывают картину. Мне в голову приходит мысль, что, возможно, они не умеют читать. Затем вдруг кто-то из солдат засмеялся, и все стали переговариваться между собой. Они обсуждали цену, которую правительство назначило за реквизированный скот, говорили о надвигающейся войне. Пока я иду обратно к гостинице, с озера Братеш поднимаются черные тучи, огромное темное пятно, которое заслоняет небо над рекой, над заливом и над городом. Пятно оказывается огромной стаей ворон. Птицы-могильщики печально каркают с крыш. Я иду обратно по улице Брашиовени.

Вдруг что-то падает с неба прямо на мостовую, в толпу пешеходов. Никто не останавливается и не оглядывается по сторонам. Я наклоняюсь над предметом, чтобы осмотреть его. Это кусок плоти, который ворона выронила из клюва.

Глава 2

Красная война

Яссы, 22 июня

Война против Советской России началась сегодня на рассвете. Впервые за последние два месяца я слышал звук артиллерийской канонады. (В прошлый раз это было в апреле под стенами Белграда.) Посреди этих обширных полей пшеницы и бесконечных «лесов» подсолнечника я снова вижу войну с ее беспощадной стальной поступью. Она в грохоте металла машин, в непрекращающемся монотонном вое тысяч двигателей («Хоннегер», «Хиндемит»). Снова запах людей и лошадей отступает перед всепоглощающим зловонием бензина. (Вчера, когда я ехал на северо-запад вдоль советской границы из Галаца в Яссы вдоль реки Прут, то наталкивался на команды упрямых непробиваемых фельджандармов, стоявших на каждом перекрестке, вооруженных своими красно-белыми регулировочными жезлами, с медными горжетами на шеях.)

Как-то меня продержали два часа на одном из перекрестков, пока мимо проезжала германская колонна. Это была моторизованная дивизия. Впереди шли тяжелые танки. В описываемое время тяжелых танков в вермахте не было, самыми тяжелыми были средние танки Pz IV и Pz III. Она была переброшена из Греции. Дивизия прошла через греческие Аттику, Беотию, Фессалию, Македонию и далее через Болгарию и Румынию. Солдат везли на грузовиках в открытых кузовах. Они сидели на скамейках спиной к водителю. Их лица были белыми от пыли. На капоте каждого грузовика белым цветом было грубо нарисовано изображение Парфенона, так, как если бы его колонны изобразил ребенок. Белый цвет на темно-сером металле. Можно было догадаться, что под слоем пыли лица солдат были обожжены солнцем и ветрами Греции. Солдаты замерли в странной неподвижности, они напоминали статуи. Они были такими белыми, что смотрелись будто бы высеченными из мрамора.

У одного из них была сова, живая сова, которая сидела у солдата на руке. Птица, несомненно, приехала сюда из Акрополя. Это была одна из тех сов, что ночами с уханьем летают между мраморными колоннами Парфенона. (Тут я вспомнил, что сова считалась священной птицей Афины Паллады, «совоокой» богини.) Птица то и дело встряхивала крыльями, чтобы избавиться от пыли; на фоне унылой белизны окружающего пейзажа ее глаза горели особенно ярко. Такие же горящие глаза были и у немецкого солдата. В его взгляде было что-то таинственное, не подвластное времени. Этот взгляд будто говорил о вечной суровой непоколебимости.

Серые стальные машины прогрохотали мимо ивовых деревьев, росших вдоль реки Прут. Танки изрыгали из себя голубые струи дыма. Этот острый голубоватый дым наполнял воздух, смешиваясь с сырой зеленью травы и золотом пшеницы. Движущиеся колонны танков под прикрытием самолетов Ю-87 «Штука», с воем выписывавших арки в небе, казались тонкими линиями, нарисованными карандашом на широкой зеленой доске Молдавской равнины.

Правый, румынский, берег реки Прут, 23 июня

Я заночевал в деревне на правом берегу реки Прут. Время от времени сквозь бешеную дробь дождя и рев стихии я слышал где-то за горизонтом грохот орудий. Потом на равнину упала плотная непроницаемая тишина. При свете периодически разрывавших темноту вспышек молний можно было видеть, как по дороге, пересекавшей деревню, проходили колонны машин, батальоны пехоты, артиллерийские орудия, которые тащили мощные грузовики. Рев машин, топот лошадиных копыт, гортанные голоса солдат наполняли ночь тем неутолимым чувством тревоги, что всегда характерно для периода ожидания возле линии фронта.

Потом, когда в небе на востоке вспыхнул первый робкий луч рассвета, где-то вдалеке снова послышался глухой грохот орудийной стрельбы. Через серый безмолвный туман, который ватой повис между ветками деревьев, я видел, как медленно всходит солнце, желтое и мягкое, похожее на яичный желток.

«Inainte, inainte, baetzi! Sa mergen, sa mergen!» Поднимаясь в телегах, солдаты щелкали кнутами, били лошадей по влажным бокам. «Inainte, inainte, baetzi! Но! Пошла!» Скрипели колеса, и повозки по самую ось погружались в грязь. По всем дорогам у Прута тянулись бесконечные колонны румынских военных повозок (телеги, которые здесь называют «каруцце», их используют крестьяне, с единственным длинным дышлом, грубо обработанные по бокам), которые тащили пары косматых низкорослых лошадей. «Sa mergen! Sa mergen!» Моторизованные германские колонны с ревом проносятся мимо этого потока телег, водители высовываются из кабин грузовиков с криком: «Weg! Weg! Дайте дорогу!» Тогда телеги соскальзывают к обочине, лошади тонут в глубокой грязи, румынские солдаты кричат, бранятся, смеются, щелкают своими кнутами, нахлестывают тощих лохматых лошадок по мокрым парящимся бокам. Небо прорезают металлические крылья немецких самолетов, постоянно пролетающих над головой непрерывным стремительным потоком, прокладывающих себе путь в прозрачном небе, будто алмазы стеклорезов. Гул их двигателей падает на степь вместе с мягким свистящим звуком дождя.

Близ Хуши в Румынии, 25 июня

Несмотря на то что война идет уже три дня, Красная армия еще не вступила в сражение. Масса ее танков, ее механизированные части, ударные дивизии, команды специалистов (которых в армии, так же как и в промышленном производстве, называют стахановцами или ударниками) все еще не ведут боев. Стоящие перед нами части представляют собой войска прикрытия. Их немного, но свою немногочисленность они компенсируют мобильностью и упорством. Ведь русские солдаты настоящие бойцы. Их отступление из Бессарабии очень мало напоминает беспорядочное бегство. Это постепенный отход под прикрытием арьергардов из пулеметчиков, отрядов кавалерии, специалистов инженерных войск. Это тщательно подготовленное методичное отступление. Признаки поспешного оставления позиций, того, что противник был застигнут врасплох, наблюдаются лишь на немногих участках, там, где безошибочно можно найти следы боев в виде сожженных деревень, трупов лошадей, которых оставили гнить в канавах, разбитых машин и иногда, то здесь, то там, нескольких трупов (хотя последние встречаются так редко, что можно предположить, что советским солдатам приказали забирать своих погибших с собой). Короче говоря, стало ясно, что война не стала для русских, по крайней мере для военных, сюрпризом.