Читать книгу "Матильда Кшесинская. Любовница царей - Геннадий Седов"

А вот свидетельство старинного приятеля отца, упоминавшегося уже балетмейстера Л.И. Иванова:

«Как-то после репетиции Ф.И. Кшесинский попросил меня зайти к нему, объяснив, что хочет показать мне свою меньшую дочку и посоветоваться, что с ней делать. “Сошла с ума по балету, в театр не брать – плачет, а возьмешь, не спит целую ночь и все время старается изображать из себя балерину”. Придя к нему, я вскоре увидел одетого в балетный костюм семилетнего ребенка, который, никогда не учившись классическим танцам, с замечательной ловкостью и грацией выделывал всевозможные балетные па и принимал разнообразные, нередко весьма трудные позы. Удивившись и сам такому детскому увлечению, я всмотрелся в нее более пристально и тогда же решил, что это несомненное призвание. “Учить надо, – сказал я ее отцу, – и учить немедленно. Такая любовь к танцам явление редкое, это несомненный талант, который необходимо развить. Ты увидишь, что она будет балериной и знаменитостью”».

Первой, кто продолжил семейную профессию, была старшая дочь Юлия, по сцене Кшесинская 1-я, ставшая после окончания Императорского театрального училища достаточно успешной характерной танцовщицей, за ней средний брат Юзя, чрезвычайно походивший на отца, такой же красивый и стройный, дослужившийся до почетного места первого танцовщика.

В 1880 году подошла очередь восьмилетней Матильды: осенью ее повезли, празднично одетую, в лакированных туфельках, в училище, держать вступительный экзамен.

Промозглый, ветреный этот день помнился ей в сплошном угаре. Накануне она перестаралась, упражняясь у зеркала в папочкиной репетиторской, где он давал домашние уроки танца приходящим ученикам, плохо спала, мучимая кошмарами. Ерзала на сиденье коляски, зажатая родителями, мысленно произносила слова молитвы: «Матерь Божья, помоги, пожалуйста! Я всегда, всегда буду хорошей»! Ничего другого не приходило в голову. Матушка в результате не выдержала, хлопнула досадливо по коленке: «Хватит вертеться, Маля! Успокойся, наконец! Ты прекрасно подготовлена!»

Кучер, миновав решетку Екатерининского сквера, свернул с заполненного толпой и экипажами Невского на Театральную. Она машинально привстала с места. Пронесся мимо фасад Александринского театра с квадригой вздыбленных коней на фронтоне, удерживаемых Аполлоном, потянулось вдоль улицы составлявшее единый ансамбль с театром здание Императорского училища. Коляска, замедляя ход, заворачивала к центральному подъезду. Гулко билось в груди сердце: скоро, скоро!..

Как во сне прошла она, сжимая руки родителей, через парадную дверь в гудящий голосами вестибюль, где толпились возле гардероба в окружении пап и мам ничего не соображавшие кандидаты в знаменитости, прислонилась к холодной стенке…

Появлялась наверху, вызывая переполох в гардеробной, дама-распорядительница со списком в руке, приглашала очередную группу экзаменующихся. Мучительно тянулось время. Выкрикнули наконец и ее имя.

– Иди, детка! – быстро перекрестила ее матушка, подтолкнув слегка в спину.

Нетвердым шагом поднималась она в толпе молчаливых сверстников по витой лестнице, оказалась на втором этаже, покорно пошла следом за строгой дамой в глубину коридора, остановилась, наткнувшись на чью-то спину, у порога репетиционного зала.

– Входите… по одному, пожалуйста! – скомандовала распорядительница.

Толпясь и мешая друг другу, они ввалились в зал…

Страхи младшей Кшесинской по поводу вступительного экзамена были, в общем, напрасными: выигрышный билет заранее лежал в кармашке ее выходного платья. Не из-за театральных связей первого мазуриста Петербурга вовсе, в этом не было нужды. Первую свою профессиональную победу Маля одержала собственными силами, без поддержки со стороны – так будет, вопреки распространенному стереотипу, всегда на протяжении всей ее карьеры балетной артистки.

На что, прежде всего, обращала внимание комиссия? На внешность, разумеется. Девочки должны были быть пропорционально сложены, привлекательны с точки зрения балета. Иметь музыкальный слух, хорошо двигаться. Маля вполне отвечала этим требованиям: стройненькая, миленькая. Разве что, пожалуй, не вышла немного росточком. Здоровья отменного. Попросили пропеть у рояля гаммы – подряд и вразбивку, пройтись до окон, остановиться, замереть на мгновенье: никаких замечаний. Прыгает бесподобно. (Даром, что ли, муштровал ее несколько месяцев перед поступлением терпеливый ангел – папуля, даром копировала она дома в гостиной старшую сестру, носясь как угорелая и притоптывая ножкой в зажигательном краковяке?)

– Та-ак: поклонились, мадемуазель!.. Вскинули головку!.. Достаточно…

Когда, замерев в центре зала, темноволосая девочка в косичках глянула неожиданно с заносчивым видом на стоявших возле зеркальной стенки экзаменаторов, улыбнулся даже величавый председатель комиссии, живой бог столичного балета Мариус Иванович Петипа:

– Бьен… карашо.

Слово его было решающим.

3

Вообразим живую кокетливую девочку неполных одиннадцати лет, только что выехавшую в собственном экипаже из дома, на занятия в балетную школу. В Петербурге бледная и вялая весна, но уже продают на улицах фиалки – цветочницы бегут с тротуара к коляске, протягивают нежные букетики, кричат весело: «Купите, барышня!», она вдыхает с чувством едва уловимый цветочный аромат, косит азартным глазом по сторонам. Вокруг – пестрая нарядная толпа, люди двигаются во всех направлениях, наслаждаясь первым теплом; вот пролетел кто-то в двух шагах на лихаче, в парадной форме, глянул мимолетно в ее сторону – немедленно принять независимый вид, отвернуть гордо головку: так, кажется, поступают в аналогичных случаях светские дамы… или, может, напротив, улыбнуться небрежно?..

«Хорошенькая какая…» – слышится откуда-то. Она вертит по сторонам головой: кто сказал? по чьему адресу? День какой прелестный, господи! Как не хочется учиться!

Опять будет тоска в репетиционном зале: сонный Лев Иванович примется аккомпанировать на скрипке, произносить монотонно: «плие!..», «коленки надо вывернуть!»… «не отрывайте пятку от пола!» – по инерции, не глядя на учениц, выстроившихся вдоль балетной стенки. Можно во время его урока делать что угодно: передразнивать друг дружку, глядеть в окно – он и не заметит: скрипку Лев Иванович любит, кажется, больше, чем своих воспитанниц. Все, что он изо дня в день с ними повторяет: приседания с развернутыми врозь носками, перегибы с округлыми взмахами рук, батман вперед, батман назад, батман в сторону – все эти простейшие упражнения она давным-давно изучила дома. Скука смертная…

Она приходящая ученица, экстерница, в отличие от воспитанников, живущих в училище на казенном довольствии. Так постановили на семейном совете: Мале интернат ни к чему, средства, слава богу, позволяют не отрывать ребенка от семьи.

– Доброе утро, мадемуазель!

Знакомый швейцар помогает ей раздеться, вешает верхнее платье в шкаф. Она глядится, нахмурившись, в трюмо, приглаживает прислюненным пальцем бровки. Встряхнув туго заплетенной косой, устремляется вверх по лестнице: скоро звонок. Прыг-скок, – скачет с удовольствием по коридору, – прыг-скок…