Читать книгу "Охотник на лис - Марк Шульц"

Однажды, когда Дэйв учился в третьем классе, мальчишка из его же класса стал издеваться над ним из-за того, что он ходит на коррекционные занятия по чтению. Дэйв разозлился, повалил обидчика на землю и стал колотить его головой о бетонный пол. Мальчишка потерял сознание, и в школу приехала машина «скорой помощи», на которой мальчишку увезли в больницу. Дэйв разбил ему череп.

После этого Дэйв стал известен как самый крутой парень в школе. Неудивительно, что ему больше не доводилось сталкиваться с насмешками. Впрочем, мы в школе много дразнились, до сих пор не пойму, почему. Помню, как-то группа девчонок упорно называла меня «чванливым». Они могли повторять это слово по меньшей мере десятки, а то и сотни раз в час.

Не думаю, что я был чванливым или самодовольным. Я был хорошим спортсменом, да, неразговорчивым, но не скажу, чтобы я был самодовольным. Впрочем, я был маленького роста, что делало меня объектом насмешек.

Меня особенно задирал один громила, и тогда за меня вступился мой защитник. Дэйв повалил парня на пол и лупцевал его до тех пор, пока тот не разревелся. Тогда Дэйв дал ему подняться, и малый убежал домой.

В школе Дэйв столкнулся еще с одним мальчишкой по имени Джон. Не могу вспомнить, с чего там у них началось, но думаю, что Джон не уважал Дэйва. Они решили подраться на спортплощадке после школы. Среди учеников прошел слух о том, что Джон будет драться с Дэйвом, и исход этой драки вызвал большой интерес, потому что Дэйв был самым крутым парнем в школе, а Джон был одним из лучших спортсменов школы, очень быстрым и ловким.

После уроков мальчишки окружили Дэйва кольцом. Вскоре выяснилось, что Джон Дэйву не соперник. Они упали на землю, Дэйв оседлал Джона и начал его бить. Мелькали кулаки Дэйва, Джон пытался защититься руками, и оба ревели – подмятый Дэйвом Джон потому, что его били. А сидевший на нем Дэйв ревел, как я думаю, потому, что это был один из тех случаев, когда мальчишка дерется и испытывает такой выброс адреналина, что после драки не может вспомнить, что, собственно, произошло. Учитель услышал шум и растащил дерущихся.

Не понимаю, каким образом Дэйв так быстро повалил такого физически развитого парня, как Джон, но Дэйв, должно быть, нашел слабое место Джона и ударил в эту точку. Дэйв изумительно владел техникой боя задолго до того, как пришел в борьбу.

Хотя из-за маленького роста я был скорее на периферии событий, драки стали для нас обоих средством защиты. Преимуществ у нас было немного, но выносливости и упрямства вполне хватало для того, чтобы никогда не уступать.

Родители рассказали мне, что когда мне исполнилось четыре года, у меня были хорошо развитые, рельефные мышцы живота и хорошие мускулы, но я впервые почувствовал свои спортивные таланты во втором классе, когда другой ученик стал хвастать, что обгонит меня в беге через поле. Он стартовал прежде, чем я, но, несмотря на его большой отрыв в начале, я нагнал его и пришел к финишу первым.

Этот забег дал мне необходимую уверенность: хотя я и был самым младшим в классе, я понял, что в спорте могу быть лучше других. Я был еще слишком мал для того, чтобы знать научные объяснения, касающиеся быстро сокращающихся мышечных волокон. Об этом я узнаю в колледже, но выяснение того, насколько я быстр по сравнению с другими учениками моего класса, позволило понять имевшееся у меня преимущество во взрывной силе. После этого подъема уверенности в собственных силах я стал вратарем в играх в футбол, которые мы проводили тайком на переменках между уроками. После бросков за мячом я возвращался в класс грязным. Так впервые я узнал радость от того, что в спорте я – лучший.

* * *

Наша мать снова вышла замуж и поступила в аспирантуру Стэнфорда. До того как я перешел в четвертый класс, мать приняла предложение стать костюмером Орегонского шекспировского фестиваля в Эшленде, штат Орегон, городке, который был ближе всего к Калифорнии, если ехать по связующей два штата автомагистрали 5. Переезд от отца и бабушек и дедушек в Орегон из Пало-Альто занял более шести часов.

У нас были хорошие отношения с отцом. Когда я родился, отец и мать дали мне второе имя отца – Филип. А свое первое имя я получил от дяди Марка Бернстайна, но пока я рос, мне это имя не нравилось, поскольку «Марк» звучало как лай косматого пса. Потом я узнал, что мое имя происходит от имени древнеримского бога войны Марса, и подумал, что здорово носить имя воителя.

Отец, закончивший Стэнфордский университет, был профессором комедии и драмы. Когда мы были рядом с ним, он постоянно смешил нас. В первые годы нашей жизни в Пало-Альто у меня появилась любовь к комедии. Я наизусть помнил альбом Стива Мартина «Дикий и безумный парень». Наши дедушка и бабушка, Уиллис и Дороти Рич, были умными, состоявшимися людьми: дед был профессор в Стэнфорде, а бабушка была врачом. Пока мать работала в летние месяцы, мы оставались у деда и бабки, которые жили неподалеку в Менло-Парк, и всякий раз, когда мы оставались у них, они изливали на нас свою любовь. Особенно близкие отношения у меня сложились с бабушкой. Но потом мы переехали в Орегон.

Я ненавидел Орегон. Даже не Орегон сам по себе, а то, что переезд разрушил позитивное влияние деда и бабушки. Недавно я сказал Жанин Сен-Жермен, нашей матери, что все еще испытываю негативное отношение к Орегону и хотел бы, чтобы мы никогда туда не перебирались. Потому что именно в Орегоне моя жизнь начала становиться трудной.

У матери и нашего отчима было еще двое детей. Потом мать снова развелась. Ее родители умерли. У нее был брат, который жил далеко и не мог особенно помогать сестре (или нам). Работа матери на Шекспировском фестивале была одной из лучших театральных работ в США, но не оставляла ей много времени на детей.

Наш дом в Эшленде был очень мал, площадью, возможно, около 112 квадратных метров. Там была комната матери, комната, где жили наши маленькие сводные брат и сестра, и комната, которую Дэйв и я могли сделать своей. Но у этой комнаты были стеклянные стены. Она была застекленной террасой. Большую часть года там было холодно, так как комната не имела теплоизоляции. Так что наше житье там началось со строительства на заднем дворе того, что мы назвали «сторожкой».

Эта сторожка была неудобным и холодным жилищем. Кроватей там не было. Мы спали на раскладушках, закутавшись в спальные мешки. Стены были утеплены, но дверная ручка оторвалась, и из открытой двери сквозило холодом. В сторожке был маленький электрический обогреватель. Чтобы согреться по утрам, перед тем как собираться в школу, мы со спальным мешками на спинах скрючивалась в потоке идущего из обогревателя теплого воздуха.

Мы жили в грязи. Дорога к дому, вся в рытвинах и ухабах, была сплошной грязью. Некоторые из наших соседей были овцеводами. Одежды у нас было немного, да и та оставалась почти все время грязной: стирали мы редко. В шестом классе я носил пару носков до тех пор, пока их подошва не стала черной и твердой.

Когда одна из учительниц увидела мои носки, она сказала: «Шульци, от такого зрелища стошнить может».

Это было мучительно неудобно. Ужасные времена, но то, что мы прошли через них, сделало Дэйва и меня упорными и независимыми. Нам надо было взрослеть быстрее, чем остальным ребятам.