Читать книгу "Год в Провансе - Питер Мейл"

Типичная галльская страсть к преувеличениям, думали мы. Доведись им хоть раз пройтись против того ветра, что дует зимой с Канала и швыряет дождь вам в лицо практически горизонтально, они не бахвалились бы так своим мистралем. Мы снисходительно кивали и, чтобы доставить удовольствие рассказчикам, притворялись, будто боимся.

В результате мы оказались совершенно неподготовленными, когда первый в том году мистраль пронесся по долине Роны, резко повернул налево и со всей силы врезался в западную стену нашего дома, скинув часть черепицы с крыши в бассейн и сорвав с петель окно, неосторожно оставленное открытым. За сутки температура упала на двадцать градусов. Термометр сначала показал ноль, а вскоре и минус шесть. В сводках, поступавших из Марселя, сообщалось, что скорость ветра достигает ста восьмидесяти километров в час. Моя жена готовила обед в пальто. Я пытался печатать в перчатках. Мы перестали обсуждать дату открытия купального сезона и с вожделением заговорили о центральном отоплении. А однажды утром со звуком, похожим на треск ломающихся сучьев, у нас лопнули замерзшие за ночь трубы.

Они свисали со стены, разбухшие и безнадежно забитые льдом, и месье Меникуччи, прищурившись, изучал их безрадостным взглядом профессионального водопроводчика.

— Oh làlà, — сказал он. — Oh là là. Видишь, что делается? — Он покачал головой, адресуясь к своему юному помощнику, которого неизменно называл jeune homme[10]или просто jeune. — Голые трубы. Никакой изоляции. Отличный водопровод для Лазурного берега. В Ницце или в Каннах такой, может, и сойдет, но здесь…

Месье Меникуччи неодобрительно поцокал языком, строго потряс пальцем под носом у jeune и, вероятно, для того чтобы подчеркнуть разницу между мягкой зимой на побережье и здешним арктическим холодом, поглубже натянул на уши шерстяную шапочку. Месье Меникуччи был маленьким и щуплым, специально созданным для профессии водопроводчика, как он сам утверждал, ибо подобное сложение позволяло ему залезать в самые узкие щели, недоступные для более крупного и неуклюжего мужчины. Пока jeune разжигал паяльную лампу, месье Меникуччи побаловал меня первой из серии своих удивительных лекций и избранных pensées.[11]Тогда я еще не знал, что мне предстоит наслаждаться ими весь этот год. В тот раз это был геофизический трактат на тему неуклонно возрастающей суровости провансальского климата.

Вот уже три года подряд здешние зимы поражают всех такими низкими температурами, что подобного не могут припомнить даже старожилы. Известны несколько случаев, когда холода убили древние оливковые деревья. Это явно pas normale[12](фраза, которую местные жители употребляют всякий раз, когда солнце прячется за тучу). Но в чем тут дело?! Месье Меникуччи вежливо дал мне две секунды на то, чтобы самостоятельно найти ответ на эту загадку, а потом убедительно изложил собственную теорию, периодически тыча мне в груДь пальцем, дабы убедиться, что я внимательно слушаю.

Совершенно очевидно, твердо заявил он, что холодный воздух из России теперь прибывает в Прованс за более короткое время, чем раньше, и, как следствие, не успевает прогреться по дороге. И причина этого в том — тут месье Меникуччи не устоял перед соблазном сделать эффектную паузу, — что произошло изменение в конфигурации земной коры. Mais oui![13]Где-то между Сибирью и Менербом закругленная поверхность планеты стала более плоской, и в результате путь ветра с севера на юг сделался короче. Это единственное логичное объяснение метеорологического феномена. К моему огромному сожалению, вторая часть лекции («Почему земная кора стала более плоской?») была прервана треском еще одной лопнувшей трубы, и месье Меникуччи пришлось отказаться от попытки просветить меня ради поистине виртуозной работы с паяльной лампой.

На обитателей Прованса погода влияет самым непосредственным и явным образом. По праву рождения они уверены, что каждый день обязан быть солнечным, и, если он таковым не оказывается, у них моментально портится настроение. Дождь они воспринимают как личное оскорбление и в кафе громко выражают друг другу соболезнования, скорбно качают головами, с отвращением обходят лужи и подозрительно поглядывают на небо, словно ожидают, что оттуда на них вот-вот опустится стая саранчи. А если случается что-нибудь похуже дождя — например, минусовая температура, — происходит и вовсе поразительная вещь: все население Прованса вдруг одновременно куда-то исчезает.

В середине января, когда мороз был особенно жгучим, во всех окрестных городках и деревнях установилась непривычная тишина. На рыночных площадях, раз в неделю становящихся оживленными и многолюдными, теперь только несколько самых бесстрашных продавцов, готовых рискнуть обморожением ради дневной выручки, пытались согреться, переступая с ноги на ногу и регулярно прикладываясь к фляжкам. Редкие покупатели быстро подходили, хватали товар, отдавали деньги и убегали, не задерживаясь даже для того, чтобы пересчитать сдачу. Владельцы кафе и баров плотно закрыли двери и окна, предпочитая спертую духоту морозной свежести. Улицы обезлюдели.

Наша долина словно впала в спячку, и мне не хватало привычных звуков, ранее отмерявших мою жизнь точнее любых часов: утреннего хриплого кашля петуха на ферме у Фостена; сумасшедшего дребезжания и лязга — как будто кто-то трясет жестяную коробку с болтами и гайками, — издаваемого «ситроенами» фермеров, в полдень спешащих домой на ланч; редких залпов охотничьего ружья, доносящихся из виноградников на склоне дальнего холма; едва слышных завываний бензопилы в лесу; начинающейся с наступлением сумерек серенады в исполнении деревенских псов. Вместо всего этого в округе надолго установились звенящая тишина и безлюдье. Нас разбирало любопытство: куда они все подевались и чем занимаются?

Фостен, как мы точно знали, разъезжал по соседним фермам и, словно палач-гастролер, перерезал горла и ломал шеи многочисленным кроликам, уткам, свиньям и гусям, которым суждено было превратиться в паштеты, окорока и confits.[14]Мы считали, что это довольно неожиданное занятие для столь мягкосердечного человека, безнадежно избаловавшего собственных собак, но, судя по всему, наш сосед как истинный фермер делал свое дело быстро, умело и без лишних сантиментов. Нам казалось совершенно естественным превратить кролика в домашнего любимца или душевно привязаться к гусаку, но мы были детьми города и супермаркетов, в которых расфасованная и гигиенично упакованная плоть нисколько не напоминает о живых существах, которым она когда-то принадлежала. Запаянная в пленку стерильная свиная котлета уже не имеет ничего общего с теплым и грязным боком живой свиньи. Но здесь, в деревне, невозможно было игнорировать прямую связь между чьей-то смертью и нашим обедом, и в будущем нам неоднократно случится мысленно благодарить Фостена за его зимние труды.