Читать книгу "Целуй и танцуй. В поисках любви в Буэнос-Айресе - Марина Палмер"

Когда мы добрались наконец до дома, пробило шесть утра. Судьба сжалилась надо мной, и я могла преспокойно лечь спать. Однако не тут-то было! Теперь я не ощущала ни малейшей усталости. Как обычно!

12 января 1997 года

Несмотря на небывалую даже для Буэнос-Айреса жару, которой не случалось уже несколько десятков лет, я все же решила следующим вечером пойти прогуляться. Мне не терпелось открыть для себя город, а единственным способом ознакомиться с его достопримечательностями была пешая прогулка. Меня манил некий вызов, таившийся в самом отыскании доселе неведомых объектов. Но к тому же еще более меня прельщала возможность заблудиться — это для меня значительно проще — и оказаться, к примеру, в направлении, прямо противоположном тому, в котором следовало двигаться. Для этого достаточно было открыть на улице карту вверх ногами и повернуть не налево, а направо. Я в недоумении останавливалась, озиралась, обдумывая сюрпризы, чаще приятные, порой не очень. Что вы скажете на то, чтобы провести вечер на джазовом концерте под открытым небом в каком-то неизвестном парке, вместо того чтобы поехать в музей, сходить, куда вас уговаривали родственники, поскольку «этого нельзя не увидеть».

Однако заблудиться в Буэнос-Айресе не так-то просто, такие уж тут люди — необыкновенно приветливые и радушные. Если они видят, что вы озабоченно уткнулись в карту, непременно остановятся и поинтересуются, куда вы хотите попасть. То, что вы не говорите по-испански, а они не владеют ни английским, ни французским, ни греческим, отнюдь не ограничивает возможности общения. Факт, что ни один из собеседников не говорит на языке другого, не является препятствием для коммуникации, если речь зайдет о жителе Буэнос-Айреса, и в тот вечер я смогла в этом убедиться на собственном опыте. Во-первых, существует язык знаков. В таких городах, как Лондон, Париж и Нью-Йорк, мне постоянно выговаривали за то, что я изъясняюсь с помощью жестов. Но здесь, в Буэнос-Айресе, я нашла единомышленников. Мы тыкали пальцами, пожимали плечами, размахивали руками, вертели во все стороны головами, поднимали брови, а порой даже переходил на крик. Их гибридный английский плюс мой набор французских слов с псевдоитальянскими окончаниями, и полилась дружеская болтовня. Вот только добраться до места назначения мне так и не удалось. Я даже не сосчитала, скольким сочувствующим мне пришлось рассказать историю своей жизни. «Я наполовину гречанка, наполовину американка, хотя росла в Лондоне, а в школу ходила во Франции». А ведь мне только и надо было, что узнать, как дойти до президентского дворца на Пласа-де-Майо[5].

Какой-то франтоватого вида старичок в белом льняном пиджаке и щегольской соломенной шляпе подошел ко мне и предложил шоколадную конфету с мягкой начинкой пралине: «Bombon для bomboncita!» Кажется, это что-то про сладости. Я с улыбкой приняла дар, развернула конфету, сунула в рот и пошла дальше. Конфета медленно начала таять. Да, определенно я уже начинаю любить жителей Буэнос-Айреса!

Наконец я нашла Пласа-де-Майо и президентский дворец — Розовый дом. А вот и тот самый балкон, откуда самая обожаемая и самая ненавистная из всех президентская чета приветствовала толпы народа, собравшиеся внизу. Хуан Доминго Перон и его жена, Эвита. Они и до сей поры продолжают считаться самыми противоречивыми фигурами, а наследие Перона по-прежнему определяет события на политической арене. Спросите хоть у Карлоса Менема, лидера перонистской партии и нынешнего президента Аргентины. В зависимости от того, с кем вы беседуете, Перон либо возродил страну, либо, наоборот, разрушил; принес социальную справедливость в массы — или был фашистом и (или) популистом-диктатором. Друзья Жака и Хелени, похоже, принадлежали к тем, кто исповедует последнее. Тот факт, что семьи этих людей потеряли при режиме Хуана Перона всю собственность, не сделал их фанатами президента.

Разгуливая по площади, я вдруг заметила на асфальте огромный белый круг, внутри которого было изображено что-то похожее на шарф. Я остановилась в размышлении, что бы мог означать этот рисунок, и тут ко мне подошла пожилая женщина, кормившая голубей. На отменном английском, разительно отличавшемся от местного диалекта, она принялась рассказывать мне о «матерях исчезнувших»: вот в этом самом месте бедные женщины молча ходили по кругу. Каждый вечер по четвергам, вплоть до недавнего времени. И у каждой на голове был повязан белый шарф — для большего привлечения внимания. Демонстрация эта была устроена в знак протеста против исчезновения тридцати тысяч сыновей и дочерей при военном режиме, конец которому пришел лишь в 1983 году.

От рассказа «голубиной леди» по моей спине поползли мурашки. Впрочем, должна признаться, я быстро пришла в себя. О смерти не думается, когда светит яркое солнце, а жизнь подает тысячи волшебных знаков; когда вокруг суета и шум большого города, всюду сигналят автомобили и грохочет транспорт, а люди снуют взад-вперед, словно на магнитофоне вдруг включили режим перемотки, или сидят на лавочках, весело болтая и жестикулируя. Все такие жизнерадостные, ну разве могут они совершать насилие? Честно говоря, совсем не хотелось представлять себе подобные кошмары.

Я повернулась спиной к воплощению власти. Интересно, кому пришло в голову выкрасить его в розовый цвет? И как теперь прикажете воспринимать его всерьез? Я пошла вниз по авенида де Майо, по направлению к Пласа-дель-Конгрессо. Здание конгресса, до которого я в конце концов добрела, производило более солидное впечатление. Во всяком случае, оно было не розовое.

Я наслаждалась променадом. Путь мой лежал по широкой, обсаженной деревьями улице, большая часть зданий которой относилась к началу двадцатого века. Мне вспомнился Будапешт. Оба города поражают воображение транзитным величием построек в стиле ар-нуво и упадком, в который им позволили прийти. В обоих городах есть что-то трагическое (что противоречит жизнерадостности местного населения; я имею в виду не Будапешт — он стоит на втором месте после Швеции по количеству самоубийств). Сначала они достигают расцвета благосостояния, а затем превращаются в подобия себя прежних… Однако неоспоримое процветание в обоих городах все же наблюдается, и выпало оно на долю (особенно в Буэнос-Айресе) разного рода ресторанчиков и кафе. Никогда в жизни не встречала я такого изобилия!

Почти теряя сознание и рискуя получить тепловой удар, я решила зайти в одно, в кафе «Тортони». Посетители сидели за элегантными столиками с мраморными столешницами, и создавалось такое впечатление, что они сидят тут приблизительно с начала прошлого века. На стенах висело множество портретов маслом известных в городе литераторов, художников и музыкантов, какие-то украшения, ноты — и черно-белые фотографии, посвященные танго. В глубине я увидела столы для игры в пул и даже две небольшие сцены. Как сказал мне потом официант, на них устраивались вечера танго. Проглотив порцию licuado de anana — а попросту ананасовый сок с добавлением льда и сиропа, — я почувствовала себя намного лучше и продолжила свою содержательную прогулку. Чего я совсем не ожидала, так это того, что авеню будет грубо перерезана огромной, бесконечной, идиотской автострадой.