Читать книгу "Обретение крыльев - Сью Монк Кид"

Рабы не мигая смотрят на прямую спину своей госпожи. Повернувшись к ним, мать бранится:

– Что вы плететесь? Поторопитесь, надо скорей с этим покончить.

Пока она это говорит, дворовый раб выволакивает из коровника пожилую рабыню Розетту. Та вырывается, царапает ему лицо. Мать бесстрастно наблюдает.

Раб привязывает Розетту за руки к угловому столбику кухонного крыльца, рабыня с мольбой смотрит через плечо:

– Госпожа, пожалуйста. Госпожа. Госпожа. Прошу вас.

Она не перестает умолять, даже когда мужчина стегает ее плетью.

На ней светло-желтое хлопчатобумажное платье. Оцепенев от ужаса, я смотрю, как сквозь него проступают лепестки кровавых цветов. Как может свирепость ударов сочетаться с этими сладкозвучными причитаниями или красотой роз, вьющихся по спине рабыни, как по шпалере. Кто-то считает удары – не мать ли? Шесть, семь.

Бичевание продолжается, Розетта перестает голосить и всем телом наваливается на перила крыльца. Девять, десять. Я отвожу глаза и замечаю черного муравья, букашка, вопреки опасностям, путешествует под деревом по громадным корням и лесистым мхам. В голове всплывают слова, которые я недавно складывала: «Мальчик беги. Девочка прыгай. Сара иди».

Тринадцать. Четырнадцать… Я выныриваю из тени, пробегаю мимо раба, который с чувством исполненного долга складывает плеть, мимо Розетты, повисшей обмякшим телом на руках. Поднявшись по ступеням заднего крыльца, я слышу оклик матери, а Бина пытается схватить меня, но я вырываюсь и мчусь по центральному коридору, потом выскакиваю из парадной двери и без оглядки несусь к причалу.

Остальное – словно в тумане, помню лишь, как, плача, шла по сходням корабля под парусами, как споткнулась о смотанный канат. Добрый бородатый человек в темной шляпе спрашивает, что мне нужно. Я умоляю взять меня с собой. «Сара иди».

За мной гонится Бина, но я замечаю ее, только когда она берет меня на руки и воркует:

– Бедная мисс Сара, бедная мисс Сара.

Это звучит как воззвание, как пророчество.

Меня приносят домой, всю в соплях, слезах и портовой грязи. Мама прижимает к себе беглое чадо, потом отодвигается и, сердито встряхнув, снова обнимает:

– Ты должна пообещать, что никогда больше не убежишь. Обещай мне.

Я хочу. Я стараюсь. Слова на кончике языка – круглые комочки, сверкающие, как шарики под деревом.

– Сара!

Ничего. Ни звука.

Целую неделю я не разговаривала. Слова, казалось, засосало в ямку между ключицами. Мало-помалу я вызволяла их – молитвами, угрозами и лестью. Я вновь заговорила, но со странными запинками. Никогда я не отличалась беглой речью, но теперь у меня между фразами появились некрасивые паузы, слова медлили на губах, а люди отводили глаза. Со временем эти ужасные заминки стали жить своей жизнью. То неделями изводили меня, то исчезали на несколько месяцев, чтобы потом так же внезапно возникнуть вновь.

* * *

В тот день, покинув детскую, чтобы начать взрослую жизнь в респектабельной комнате Джона, я не вспоминала о жестокой сцене семилетней давности. Не думала и о тонких нитях, которые с той поры связывали мой голос. Меня совершенно не волновали эти проблемы. Дефект речи не проявлялся уже четыре месяца и шесть дней, и я воображала себя выздоровевшей.

Поэтому, когда в комнату влетела мама – а я с головой ушла в новые заботы – и спросила, как мне нравится жилье, я, к своему ужасу, не смогла ответить. В горле словно захлопнулась дверца, и воцарилось молчание. Мама посмотрела на меня и вздохнула.

Когда она вышла, я, с трудом сдерживая слезы, отвернулась от Бины. Не хватало вновь услышать: «Бедная мисс Сара».

Подарочек

Тетка привела меня в теплую кухню, где Бина и Синди хлопотали над серебряными подносами, раскладывая имбирные пирожные и яблоки с молотыми орехами. Рабыни нарядились в длинные накрахмаленные фартуки. Из гостиной доносился гул голосов, словно пчелы жужжали.

Пришла госпожа и велела Тетке снять с меня грязное пальто и вымыть мне лицо, а потом добавила:

– Хетти, Саре исполняется одиннадцать лет, и мы устраиваем ей праздник.

Госпожа достала с буфета сиреневую ленточку и, обвив ее вокруг моей шеи, завязала бантик, а Тетка стерла салфеткой грязь с моих щек. Госпожа также обмотала лентой мою талию, я задергалась, а она строго прикрикнула:

– Перестань вертеться, Хетти! Стой спокойно.

Госпожа слишком туго затянула ленточку на шее, отчего стало больно глотать. Я поискала глазами Тетку, но та занималась угощением. Хотелось попросить ее: «Избавь меня от этого, помоги. Позволь побыть одной». Никогда я не лезла в карман за дерзким словечком, но на этот раз в горле клокотал лишь мышиный писк.

Я переминалась с ноги на ногу, вспоминая матушкины слова: «Тебе следует хорошо проявить себя к Рождеству, потому что в это время они продают лишних детей или отсылают на поля». Не слышала, чтобы господин Гримке продал хотя бы одного раба, но знала многих, кого он отослал на плантацию в сельскую глушь. Оттуда-то и прибыла моя матушка со мной в животе, оставив там отца.

И я перестала крутиться, стараясь делать то, о чем просил Бог. Быть покорной, спокойной и тихой.

Госпожа внимательно оглядела меня, взяла за руку и отвела в гостиную, где сидели расфуфыренные леди, держа в руках фарфоровые чашки и кружевные салфетки. Одна дама играла на крошечном пианино – клавесине, но, когда госпожа хлопнула в ладоши, остановилась.

Все уставились на меня. Госпожа молвила:

– Это наша маленькая Хетти. Сара, дорогая, вот тебе подарок – твоя собственная горничная.

Я в смущении скрестила руки на животе, но госпожа шлепнула меня по рукам и покружила на месте. Окружившие нас леди загалдели, как попугаи: «С днем рождения! С днем рождения!» Старшая сестра мисс Сары, мисс Мэри, сидела надувшись, потому, наверное, что не она была в центре внимания. Дурным нравом она, пожалуй, могла бы поспорить с госпожой. Все мы видели, как она обращается со своей горничной Люси – каждый день шпыняет. Мы часто повторяли, что если бы мисс Мэри обронила со второго этажа носовой платок, то заставила бы Люси прыгать за ним. Меня, по крайней мере, это миновало.

Мисс Сара встала. На ней было темно-синее платье, ярко-рыжие волосы шелковистыми прямыми прядями обрамляли лицо, по которому рассыпаны веснушки. Она глубоко вздохнула и зашевелила губами. Казалось, она пытается извлечь слова из горла, словно воду из колодца.

Когда же наконец вытащила ведро воды, мы едва расслышали ее.

– …Извини, мама… Я не могу это принять.

Госпожа попросила повторить. На этот раз мисс Сара заорала, как торговец креветками. Холодные голубые глаза госпожи потемнели. Она все сильней впивалась ногтями мне в руку. Потом произнесла:

– Садись, милая Сара.