Читать книгу "Недостойный - Александр Максик"

— Еще один год отправили в сортир?

Она не возобновила общение с Мики после вручения две недели назад наград за академические достижения. Тогда он поднялся на сцену и сказал;

— В этом году я вручаю награду юной леди, которая мало того, что великолепный автор и одаренный, многообещающий биолог, так еще и пахнет, как роза.

Миа, сидящая в аудитории рядом со мной, болезненно ахнула, а затем прикрыла рот рукой.

Он продолжал:

— Она — молодая женщина, которую я счастлив видеть каждый день и отсутствие которой на занятиях немного печалит меня. Не каждый год доводится мне обучать молодую женщину, чьи таланты равны ее очаровательной талии. Красота и ум. Лично мне не терпится увидеть, что из нее выйдет. В этом году награда присуждается Колетт Шрайвер.

Покрасневшая Колетт поднялась на сцену. К огромному своему смятению (и Мии тоже), Колетт в тот день надела короткую белую футболку, открывающую живот с маленьким серебряным колечком в пупке. Мики стоял на сцене, улыбаясь, протягивая руки, готовый обнять и поцеловать ее и принюхиваясь к исходившему от девушки запаху роз.

Бедная униженная Колетт моментально исчезла в могучих руках Мики. Вынужденная подняться на сцену под непристойные щепотки со стороны мальчиков: «Да, Колетт, поработай-ка языком».

— Свести ее академические успехи к талии? Он же учитель! Он отвратителен.

За ленчем мы ели вместе, шепчась в дальнем углу столовой. Я улыбнулся.

— Что? Тебе это показалось смешным?

— Он не понимает. Не обращает внимания.

— Это не оправдание. Нет, Уилл. Он учитель. Ты знаешь, что он сказал ужасные вещи. Это не смешно. Ты не должен воспринимать это так легкомысленно.

— А как мне это воспринимать? Он не изменится, преподает уже тридцать лет. Ученики его любят, считают истеричным. А еще они считают его хорошим учителем. Он безобиден и ни для кого не представляет угрозы.

Миа закатила глаза.

— Да нет же, представляет. И нисколько он не безобиден. Его нельзя извинить только потому, что он стар, или потому, что проделывает одно и то же уже тридцать лет. Своими словами он свел на нет работу Колетт, какой бы хорошей она ни была. Нельзя хвалить тело подростка перед всей школой во время церемонии награждения за академические, черт бы их побрал, достижения, ты согласен?

— Разумеется, ты права. И тем не менее…

— Нет.

Она все больше повышала голос, и девочки, садящие через несколько столов от нас, начали оглядываться и перешептываться.

Мы часто сидели вместе в столовой и спорили. Наклонялись друг к другу и доверительно беседовали о том о сем. Мы были молоды и пресловуто одиноки. Подобные разговоры лишь подпитывали слухи о тайном романе. Нередко бывало: какая-нибудь храбрая выпускница поднимала руку и, хихикая, спрашивала, когда мы с мисс Келлер поженимся.

— Послушай, — я понизил голос, — понятно, что он говорил неподобающие веши. Но неужели ты не замечаешь ничего смешного?

— Дело в самом подходе, который позволил ему отпускать подобные замечания. Никто не противится. К нему относятся как к дурачку. Это же просто Мики. Он безобиден. Поэтому и продолжает давать комментарии о телах своих учениц и нюхать их духи. Я не нахожу его обаятельным. А то, что он — старик, не обращающий внимания на окружающий мир, не исправляет ситуации.

— А разве нельзя одновременно оскорбиться и позабавиться?

Миа с досадой вздохнула. Такие дискуссии были источником напряжения между нами. Она очень легко обижалась и каждую обиду переживала несколько дней.

И вот теперь, при внезапном появлении Мики, Миа каменеет.

— Прямиком в сортир. Годы так и летят, — говорит он, подливая мне шампанского. Наклоняет бутылку в сторону Мии, которая накрывает свою чашку ладонью. — Миа?

Она качает головой и молчит. Если Мики и замечает это проявление неуважения, то никак не реагирует.

— Ну и каковы грандиозные летние планы? Нашли хорошее место для поездки?

Не желая терпеть молчание Мии, я отвечаю:

— Собираюсь в Грецию, вернусь в середине августа. А вы, Мики?

— В Грецию, говоришь? Отлично, отлично. Я был в Греции, не помню, лет двадцать назад, может быть. Познакомился там со шведской девушкой. Боже мой, какое тело! На острова, да? Ты едешь на острова?

— На Санторини.

— Oui. Был и на Санторини. Tres beau[2]. Но все девушки на Миконосе, мой друг. И все голые. Голые женщины и мужчины-геи. Поэтому шансы неплохие. Я бы посоветовал поехать на Миконос. Увидишь, что будет. Найди девушку. Неплохо. Неплохой способ провести лето. Миа? Какие планы?

Но Миа уже встает. Сует ноги в сандалии и уходит. Мики смотрит на меня, ожидая объяснения.

— Вам следует спросить ее.

— Ладно. Что поделать, женщины. Пойду найду ее. Желаю славного лета, Уилл. На Миконосе. Говорю тебе, туча девушек. Надеюсь, ты себя не обидишь.

— Постараюсь. Спасибо за подсказку, Мики. И вам хорошего лета.

Он с трудом, постанывая, поднимается и отправляется на поиски Мии. Она ускользает от него и в конце концов возвращается ко мне. Я улыбаюсь.

— Ты плохой человек, — говорит она, прощая меня.

Мы с Мией возвращаемся домой на метро, поставив на сиденье напротив нас старые магазинные пакеты. Они полны подарков по случаю конца учебного года — бутылки хорошего шампанского, галстук, шарф, шоколад, одеколон, духи, свечи. Поезд почти пуст.

— Ты идешь в воскресенье?

— Я пообещал Мазину.

— Мы можем пойти вместе?

Миа не скажет «Давай пойдем вместе» или «Мы идем вместе». До такой вольности она не доходит. Боясь показаться навязчивой, соблюдает формальность и осторожность.

— Мы, конечно, идем вместе. Адрес ты видела? Набережная Турнель. Место роскошное.

— Ты думаешь?

— Да.

Остановка «Сен-Поль», и Миа собирает свои вещи.

— Хорошо, увидимся на выпускном.

Я еду дальше, на «Шатле» делаю пересадку на четвертую линию, выхожу на «Одеоне», пересекаю бульвар Сен-Жермен и иду по улице Сены. Прохожу мимо бара «Дю Марше», он набит битком, в основном туристами. Они сидят на террасе на солнце и попивают дорогое пиво. Я начинаю долгое восхождение в свою квартиру — сто семьдесят семь ступенек. Сегодня лестница кажется особенно крутой, вьется все выше и выше, пакеты оттягивают руки.

Через несколько часов солнце расправит узкий прямоугольник света на полу. В комнате большой камин, в мезонине, куда ведет лесенка, широкая кровать, окно на улицу.

Солнце стоит низко. На западе, на фоне неба, вырисовывается силуэт Эйфелевой башни. Мне видны золотые купола Института Франции. На юге темнеет свод Люксембургского дворца. Внизу наводненное людьми кафе. Через дорогу, у Полины, открыто окно. Ее друг Себастьян, голый по пояс, моет посуду. Перед мясным магазинчиком Клода и Си растянулась белая швейцарская овчарка — крепко спит на солнце. Дальше, на улице Бюси, перед кафе «Конти» несет службу маленькая коричневая дворняжка, а я стою у окна, смотрю на улицу и чувствую, как увеличивается передо мной солнце. Это знакомое ощущение свободы, неразрывно связанное с детством, с тем временем, когда я и сам был школьником, отпущенным на каникулы.