Читать книгу "Фосфор - Свен Лагер"

Возможно, именно с тех пор мне кажется, что мозг светится. Воспоминания в мозгу. Что воспоминания светятся как фосфор, как наэлектризованное желе. Вполне в духе историй «Ридерс дайджест», и вполне в духе Лауры. И снова ток, и снова что-то пульсирует у меня в голове, и мне становится плохо. Достаточно подумать о Лауре. А ведь это я ее бросил. Не она меня. Я сам ушел. Выдернул вилку из розетки, а ток на ней все равно остался. Стоило встретить ее на той вечеринке, и меня тут же вновь окружили эти жужжащие пятна. И я понятия не имею, как мне к этому относиться.

Когда мне было десять, этажом выше жила женщина, которая приносила мне журналы «Ридерс дайджест». Она жила на девятом и была стюардессой. Прочитав очередную партию журналов, она спускалась, звонила в дверь и вручала мне толстую стопку. У них были хорошие цветные обложки, а спереди всегда имелась большая картинка. Красивая, цветная. Правда, внутри находился исключительно текст, ничего, кроме текста и страшных рисунков периода пятидесятых годов, неизменно изображавших всякие ужасы вроде пожаров, железнодорожных катастроф, семейных ужинов, церковных богослужений, пустынь и центров космических исследований. Конечно же, тогда я еще не знал, что настолько отвратителен мир лишь на страницах журналов, потому что их породило искалеченное войной поколение, потому что их до сих пор намеренно делают похожими на выпуски «Сторожевой башни»[2]. Все истории в «Ридерс дайджест» сводятся к одному: катастрофы или чудеса, и маленькие человеческие существа между этими молотом и наковальней. Истории я проглатывал, и они намертво заседали у меня в голове, тем более что смотреть с балкона нашей квартиры было не на что. Поселок для рабочих «Сименса» с мостом через железнодорожное полотно, за которым находились придорожная закусочная для дальнобойщиков и пункт химчистки. Больше ничего.

Обложившись кипами журналов, я читал истории одну за другой, то и дело задаваясь различными вопросами, например, куда летят выпускаемые в небо пули, когда стреляют в воздух те, у кого есть ружье, автомат или револьвер. Я думаю об этом всякий раз, когда вижу подобное по телевизору. Солдаты, остервенело палящие в воздух, одержав очередную победу, а еще полицейские, грабители, маньяки и революционеры. Все они, словно с цепи сорвались, стреляют в воздух. И куда, черт возьми, спрашиваю я себя, куда деваются их пули? Уж точно не застревают в небе, ведь бред же, правда? Кто мне это рассказал?

Каждый раз, когда начинается ливень, я невольно думаю, что весь этот свинец вот-вот снова рухнет на землю. Как короткий, сильный летний дождь.

22. Муравьи. Шебуршание мыслей

Моя комната находилась на восьмом этаже того высотного дома и была заставлена желтой мебелью из ДСП. Даже ночник был вмонтирован в стенку, доходившую почти до моей кровати. Еще в этой крохотной комнатушке имелось окно, открывавшееся только сверху. Тем не менее я всегда знал, что прямо за стеклом — обрыв. А на дне пропасти — маленький затоптанный газон с неувядающим терновым кустом (или бог его знает еще чем) в середине. И никому так и не удалось его растоптать. А это окно… Ощущение клаустрофобии из-за того, что его можно только приоткрыть сверху, но не распахнуть по-настоящему. Поэтому оно было вечно открыто, и ночами я слышал гул автотрассы. Он казался металлическим пыхтением куда-то очень спешащих муравьев. Хороший был звук. Я устраивался поудобнее, вслушивался и читал при этом книгу. Книгу, буквы в которой становились все более расплывчатыми по мере того, как слипались глаза.

Шорох муравьев словно гипнотизировал меня. Дыхание успокаивалось. Я как-то читал книгу о морских путешественниках, слушавших песни сирен. «Когда оно закончится?» — начинал думать я некоторое время спустя. Что это за бесконечный саундтрек? Подобно пластинке без последней борозды. Потом я просыпался, ночник надо мной еще горел, а я лежал в постели одетый. Нужно было идти в школу. Песни сирен пропадали. За окном снова шумел день.

А вечером я опять лежал на кровати с книгой и прислушивался. Шумы и шорохи, думал я, рассказывают мне все истории на свете. Не просто байки из «Ридерс дайджест». Потому что должно существовать нечто большее, чем истории «Ридерс дайджест»! Иначе и быть не может! И у меня появлялось утешительное ощущение, что муравьиное пение рассказывает мне те, другие истории. Все разом. Это настолько во мне засело, что теперь мне кажется, в этом гуле заключается всё. Вся жизнь. И ее столько, что наполняет меня с невообразимой скоростью и все равно не знает конца и края.

Я рассказал об этом Лауре, однажды на озере. Вокруг была тишина, и я спросил ее, что она слышит. Слышит ли и она гул, появляющийся в ушах оттого, что так тихо. Я-то думал, возможно, это только у меня… Возможно, что гул автотрассы возвращается ко мне в те моменты, когда нет других звуков. Но Лаура лишь ответила, нет, здесь очень тихо. Потом она захотела поцеловать меня. Но мне хотелось слушать этот гул, понять, тот ли это, что в моей комнате, остался ли он у меня в голове. А она ни капельки не обиделась, такой милой была Лаура, такой хорошей.

После времени с Лаурой я отправился в Париж. На пару месяцев. Отдохнуть от старых историй. Жил в маленькой мансарде — такой маленькой, что, едва зайдя, приходилось сгибаться. В скате потолка имелось крошечное окошко, и чтобы посмотреть на соседние крыши, приходилось просовывать в него голову. Я всякий раз представлял себе, что будет, если я в нем застряну. И голова останется снаружи. Ведь мимо моей комнаты никто и никогда не проходил. Я не слишком рассматривал крыши Парижа. От одной только мысли, что моя голова может застрять в этом окне, я несколько раз едва в штаны не наделал.

В комнатушке помещались раскладушка и мой чемодан. А вместе со мной эта гномья нора была забита под завязку. У меня не было денег, а потому я лежал на кровати. Надо мной окно и беззвездное небо. Лишь белые испарения ночью и серо-голубые испарения днем. Никакого солнца. Солнце не водило знакомства с этой дыркой в крыше.

Денег было так мало, что иногда даже не хватало на сигареты. Но курение — необходимость, думал я, особенно если нет денег. Впрочем, и она ничего не меняла. Поэтому я лежал на раскладушке и думал, что лучше лежать и дремать, чем слоняться по городу без денег. Время от времени в мое окошко попадало немного тепловатого воздуха, и проведя пару дней неподвижно, я стал чувствовать себя легко, будто стал разжиженным. Без денег город меня не интересовал и его обитатели тоже, равно как их не интересовал без денег я сам, а посему торчание в комнатушке казалось наилучшим времяпрепровождением: целыми днями витать в облаках, а ночи коротать в полусне.

В организме должен быть запас опия, на случай если лежишь неподвижно, как это делал я. Как наширявшаяся рок-звезда, которая только и делает, что валяется в забытьи, потому что окружающий мир ее больше не интересует. Или забытая эволюцией железа зимней спячки, которая приходит в действие, лишь когда валяешься без дела и незаметно переступаешь тот порог, когда ты просто лежишь и скучаешь, но и заснуть больше не можешь. Лежишь пластом без всякой причины. Напряжение тока в цепи все падает, а затем зажигается красная лампочка. Остановка.