Читать книгу "Когда придет твой черед - Марина Серова"

— О да! — Нотариус откликнулся с таким энтузиазмом, что я сразу поняла — родных и близких у покойного миллионера очень много. И завещание — не такая уж простая и однозначная вещь, как может показаться.

Ну что ж, это проблемы нотариуса, а вовсе не мои.

— До свидания, Иосиф Леонидович, — попрощалась я вежливо. — Рада была с вами познакомиться.

— Подождите! — переполошился нотариус. — Но ведь вы придете на оглашение завещания завтра, в четырнадцать ноль-ноль?!

— Зачем? Мне ничего не нужно, я же сказала.

— Но покойному кое-что нужно от вас, уважаемая госпожа Охотникова!

— Простите? — Мне показалось, что я ослышалась.

— Понимаете, — мялся нотариус, — покойный завещал вам не деньги и не имущество. Скажем так, он завещал вам работу.

— Что завещал?! Работу? Ну, знаете! Ни разу в жизни не работала на покойника!

Нотариус вежливо переждал мой приступ истерического смеха, потом уточнил:

— Так я жду вас завтра у себя в конторе?

— Ждите, — сказала я и повесила трубку. Да, из чистого любопытства стоит поехать туда и узнать, что же имел в виду нотариус…

На следующий день без четверти два я заглушила мотор своего «Фольксвагена» напротив конторы уважаемого Иосифа Леонидовича Сташевича. Нотариус занимал первый этаж старинного особнячка в самой лакомой части города, из чего я сделала вывод — Иосиф Леонидович обслуживает не абы кого, а привилегированную часть общества. Без пяти два я вошла в контору. Почтенная секретарша проводила меня в кабинет нотариуса, где и должно было состояться оглашение завещания.

В кабинете стоял гул голосов — как в театре перед началом представления. До того, как прозвенит третий звонок. Иосиф Леонидович — солидный мужчина в темном костюме и стильных очках — восседал во главе длинного стола и вид имел несколько растерянный. В кабинете — весьма немаленьком — было много людей, которые, очевидно, и являлись родными и близкими покойного.

— Попрошу тишины! — воззвал нотариус, стараясь перекричать публику. Собравшиеся немедленно замолчали и повернулись к Сташевичу. Завещание — вот что привело сюда всех этих людей, и теперь наступал ответственный момент. Некоторые в нетерпении даже поднялись со стульев и так и остались стоять.

Я немедленно воспользовалась этим и заняла освободившееся место. По опыту знаю — дело предстояло долгое и нудное. Так что я устроилась поудобнее и приготовилась слушать. Сидевшая рядом со мной немолодая пышная блондинка в блестящей кофточке и юбке годе вцепилась в руку мужа — по виду отставного военного.

— Светик, не волнуйся так! Тебе вредно! — попытался приободрить блондинку муж. Но та не отрывала горящих глаз от нотариуса, и весь мир перестал для нее существовать. Я обратила внимание на гигантские сапфировые серьги — очень много золота и очень много сапфиров. Они оттягивали мочки ушей женщины так, что вполне заурядная дама походила на загадочные статуи острова Пасхи.

Нотариус встал, откашлялся и начал читать. В кабинете стояла жадная тишина, и каждое слово падало в уши собравшихся, как зернышко в клюв голодного птенца.

— В соответствии с законодательством Российской Федерации… — читал Сташевич.

Я его не слушала, а изучала лица родных и близких. Н-да, публика подобралась самая разношерстная. Вот эта юная фея с длинными платиновыми волосами, в коротеньком платье и с силиконом под кофточкой — это, простите, кто? Дочка? Внучка покойного?

А пожилая рыжеволосая женщина с самыми настоящими усами под крючковатым носом и глазами такими холодными, как лезвия коньков на льду, — кто она? Ну, двое стриженых мужчин среднего возраста в свитерах с оленями — это понятно. Такие бычьи шеи и пивные животы имеют только кореши Иннокентия, удачно пережившие девяностые…

— …завещание покойного Серебрякова Иннокентия Васильевича, тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения, уроженца села Рыбушка Тарасовской области…

Надо же, а Серебряк деревенский… Приехал, поди, году так в шестидесятом поступать в ПТУ, да так в городе и остался. Воображение живо нарисовало мне юного Кешу Серебрякова, с тонкой шеей и натруженными руками. Папка, наверное, на войне погиб…«Эх, бедолага! Когда же тебя по кривой дорожке понесло!» — пригорюнилась было я. Но потом вспомнила физиономию моего клиента, свисающего с моста, и еще всякие слухи о деятельности Серебряка в разудалые девяностые, и жалость куда-то испарилась.

Так, ну скоро там до меня доберутся?!

Пока нотариус перечислял активы покойного, называл незнакомые мне имена, я продолжала изучать толпу родственников. Ох, какой интересный экземпляр! Что он делает в провинциальном тихом Тарасове? Такому место на океанских лайнерах — обольщать дочек миллионеров, вальсируя с ними по палубе под светом тропических звезд. Молодой человек почувствовал, что на него смотрят, и смерил меня неприятным колючим взглядом темных глаз. Волосы у него были угольно-черные, длинные, кожа оливково-смуглая, очень чистая. Но черты лица европейские, никакой восточной томности. Красивый мальчик, лет двадцати пяти на вид. Слушал он не очень внимательно. Из этого можно сделать вывод — юноша не был близким родственником и при дележке пирога не мог рассчитывать на что-то значительное.

Заглядевшись на демонического красавца, я пропустила окончание завещания. Но моя фамилия там не звучала — это точно. Слушала я с пятого на десятое, так как все равно не была знакома ни с одним из присутствующих. Я стараюсь не загружать свой мозг бесполезной информацией — ему и так порой несладко приходится…

— Такова нотариально заверенная воля покойного, — сообщил присутствующим Иосиф Леонидович и снял очки.

Зал взорвался. Я закрыла уши руками. Прямо как на стадионе!

— Пожалуйста, успокойтесь! Не волнуйтесь! — нотариус пытался перекричать толпу родственников, но это было все рано что заткнуть Ниагарский водопад.

В дверь просунулась седая голова секретарши. Женщина вопросительно посмотрела на хозяина, но нотариус отрицательно покачал головой, и та скрылась. Полицию они собрались вызывать, что ли?

Сташевич уселся в кресло, сложил руки на животе и погрузился в ожидание. Наконец крики и вопли стали стихать — родные и близкие выдохлись. Когда в кабинете воцарилась тишина, Сташевич поднялся и сказал:

— Благодарю. Я могу продолжать?

— Погоди-ка, — с места поднялся одни из братков в свитере с оленями. — Может, я чего не догоняю… Но это правда, что Серебряк оставил братве полиграф? Или ты чего попутал?

О чем это он?! Какой полиграф?

— В завещании Иннокентия Васильевича никакая «братва» не упомянута, — нотариус поджал губы. — Зато вам, Олегу Петровичу Вишнякову, а также Георгию Сергеевичу Гапкину, — нотариус совершил легкий поклон в сторону второго типа с оленями, — господин Серебряков действительно оставил контрольный пакет акций Тарасовского полиграфического комбината. Что-то не так?