Читать книгу "Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник - Юрий Вяземский"

— Да не помню я никаких фарисеев! — испуганно и даже раздраженно воскликнул Филипп. — И пожалуйста, не сбивай меня с мысли! Иначе я не смогу изложить тебе то, что мне сегодня открылось. Я ведь для того и описываю всё, что ты сам видел, чтобы в этом описании выделить и исследовать вместе с тобой… — Филипп запнулся, тряхнул головой. — Итак, Красота возрастает и охватывает весь мир. Об этом мы уже сказали с тобой. А теперь будем говорить о Свете!

— Я где-то читал или мне рассказывал кто-то из раввинов, — переведя дух, продолжал Филипп, — я слышал, одним словом, что, когда придет Мессия, свет солнца изменится и луна будет светить иначе. Это изменение света я наблюдал и раньше. Помнишь, когда возле моей Вифсаиды мы поднялись на гору и Учитель сотворил чудо — накормил пять тысяч голодных? Я уже тогда обратил внимание, что, как только стали умножаться хлеба и рыбы, какой-то особенный свет вдруг пролился на нас. И цвет одежд у людей стал необычайным! И трава вдруг стала непривычно зеленой — такой удивительно зеленой травы я никогда до этого не видел!..

— Погоди, не прерывай меня, — попросил Филипп, хотя его собеседник не сделал к тому ни малейшей попытки. — Я говорю, я и раньше замечал это усиление света и обострение цветов. Но это было эпизодически. Теперь же, как только мы выступили из Ефраима, свет стал нарастать и изменяться постоянно. Он становится, несомненно, всё ярче и ярче. Он светит нам всё более радостно. Он так отчетливо освещает всё вокруг, что, если внимательно смотреть, выделяется каждый камень, каждая веточка обретает свой собственный силуэт и каждая травинка выглядит самостоятельно. Этот яркий свет, однако, не жаркий. Ты не заметил, что, когда мы вышли из Иерихона и пошли через пустыню, солнце не жгло нас и не мучило, как это всегда бывает на иерихонской дороге? И сегодня утром вот отсюда, где мы сидим, я, затаив дыхание, любовался Городом идол-го смотрел на крышу Храма, не понимая, что с ней произошло и почему она меня так привлекает. Пока не понял, что в это время дня на нее невозможно смотреть — она так блестит на солнце, что глаза слезятся и слепнут… Город сегодня сверкал и искрился, но в этом ярком, радостном и отчетливом свете не было ничего ослепительного… Помнишь, однажды Учитель рассказал нам притчу, как девы вышли встречать жениха и взяли с собой светильники?.. Знаешь, Иуда, у меня такое ощущение, что весь мир, вся природа вышли встречать нас со своими брачными светильниками. И солнце — один из этих светильников.

— Красиво говоришь, философ, — похвалил Иуда и, подняв голову, добавил: — А прямо над нашими головами скоро зажгут луну. И три вечерние звезды сегодня и вправду какие-то слишком яркие.

— Ты тоже видишь, — благодарно прошептал Филипп. — Но, милый Иуда, я теперь знаю, что за этим видимым нами солнцем скрывается иной источник света, который еще ярче освещает нашу жизнь, который светит нам даже во тьме, освещая путь и благословляя наши мысли. Ты никогда не замечал, что словно некое невидимое солнце освещает какие-то дни в нашей жизни, а другие тонут во мраке. Эти освещенные дни, эти моменты и мгновения так ярко и отчетливо подсвечены, что видишь каждую деталь, каждую черточку, каждое чувство свое заново переживаешь и слышишь каждый звук, и даже запахи всплывают в памяти, и вкус вина или воды и хлеба ощущаешь на языке?.. А целые месяцы и даже годы жизни проваливаются куда-то в бездну, потому что они этим радостным и ласковым светом не освещены и памяти не заслуживают… Я, например, до сих пор помню вкус того вина, которым Учитель угостил нас на свадьбе в Кане. Потому что Он не только превратил воду в вино, но наполнил это вино тем светом, который сильнее и радостнее и солнца, и луны и ярче всех светильников на свете… Помнишь, в тот день, когда он воскресил Лазаря, небо было затянуто тучами. Но когда отодвинули камень и Лазарь вышел из могилы — еще в саване, спеленатый по рукам и ногам, — вдруг яркий и радостный свет вспыхнул и разлился вокруг. Но я специально тогда посмотрел на небо: по-прежнему его закрывали тяжелые и плотные облака. А свет сиял!.. Ты ведь тоже видел, Иуда?

— Нет, не видел, — задумчиво ответил Иуда, внимательно разглядывая Филиппа. — Я тогда о другом думал.

— Не видел? — повторил Филипп, и глаза его снова забеспокоились, взгляд стал метаться от лица Иуды на солнце, от солнца к крыше Храма и вниз к темнеющей долине. — Я видел, а ты нет?.. Как же так?.. Свет этот нельзя было не заметить… Он был таким теплым, таким ласковым… Сегодня, когда мы вступали в Город, нам светил тот же самый свет. Только намного ярче и прекраснее! И мне показалось, что я тоже… Как бы это лучше сказать?.. Мне показалось, что я тоже как бы воскресаю от смерти и саван падает с меня, с лица снимают бинты, руки и ноги освобождают, а за спиной вырастают крылья, чтобы лететь, лететь…

Тут беспокойные глаза Филиппа в очередной раз наскочили на лицо Иуды, замерли на нем, и Филипп вдруг спросил:

— А ты не заметил, что в последнее время Он исцеляет главным образом слепых? Сегодня в Храме исцелил нескольких. Позавчера в Иерихоне вернул зрение Вартимею и его товарищу.

— Сегодня в Храме были не только слепцы. Были и другие больные, — уточнил Иуда, отворачиваясь от Филиппа. Но тот реплики его не расслышал:

— Когда мы вышли из Иерихона и стали подниматься по дороге, я подошел к Вартимею и познакомился с ним. Он мне очень любопытную вещь рассказал. Еще до того, как Учитель вернул ему зрение, он уже видел свет! И первый раз вспыхнуло что-то вдруг перед его невидящими глазами, когда он услышал, что Учитель приходил на праздник Кущей и исцелил в Городе слепорожденного. С тех пор он каждый день выходил на дорогу и ждал в полной уверенности, что Учитель пройдет мимо и обязательно исцелит его. «Ведь вспыхнул же однажды свет в моей темноте», — говорил он. А в самый день исцеления, когда он со своим товарищем — до сих пор не знаю, как его зовут, — ранним утром, по обыкновению, уселся перед воротами, то во мраке его слепоты вдруг засветился какой-то далекий огонек. Огонек этот постепенно приближался, и от него во все стороны разливалось ласковое сияние. С каждой минутой сияние всё усиливалось, и наконец из глубины возник человеческий силуэт, который медленно приближался к нему. И он уже знал, что это Тот, который исцелил иерусалимского слепого и теперь идет его спасать. Люди, зрячие люди, которые стояли вокруг него, еще не видели Учителя, а он уже чувствовал и верил… И это видение исчезло именно тогда, когда толпа зашумела: «Идет, идет!!» И Вартимей что есть мочи закричал: «Помилуй нас, сын Давидов!..» И даже сбросил с себя одежду, чтобы быстрее бежать к Нему!

— Насколько я помню, — заметил Иуда, — Иисус исцелил этих слепцов, когда мы уже выходили из Иерихона.

— Может быть. Я не помню. Может быть, они шли за нами через весь Город. Но главное для меня сейчас то, что он увидел, еще не видя Его! Свет этот, о котором я говорю, привлек его к Учителю. А Учитель потом прикоснулся к его глазам, чтобы он прозрел и мог видеть окружающую красоту… Красота соединилась со Светом! А ты видел, как вчера вечером светилось лицо Марии? — вдруг спросил Иуду Филипп.

— Какой Марии?

— Марии Клеоповой, Марфиной сестры, которая вчера вечером помазала Ему голову… От нее исходило какое-то особое сияние. Очень похожее на то, что я видел тогда, когда мы ходили на север. Помнишь, на горе Ермон, когда Учитель оставил нас на поляне, а сам, взяв с собой Петра и двух Зеведитов, ушел наверх помолиться? И долго они отсутствовали. И что там было, я до сих пор не могу ни у кого узнать. Но вернулись они оттуда просветленными. Какой-то удивительный свет лился у них из глаз и словно освещал всё вокруг. У Петра и Иакова это довольно скоро прошло. Но Иоанн… Представь себе, Иуда, во время холодных вечеров я несколько раз замечал, что, когда я стою или сижу рядом с Иоанном, мне тепло и как будто ветер не дует. А когда он заговаривает со мной, у меня иногда появляется ощущение, что кто-то поднес светильник к моему лицу и свет от него проникает мне в глаза, проливается вниз и вширь и словно освещает мне душу… Так всегда бывает, когда наш Благой Учитель на меня смотрит…