Читать книгу "Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова"

Подойдя к дому близко, я хотела заглянуть в окно, встала на цыпочки, но не дотянулась. Я оглянулась вокруг и увидела несколько речных камней, которые валялись рядом. Подняла один — он был холодным и тяжелым, с верхней стороны покрытый мхом. Он, наверное, давно здесь лежал, потому что врос в землю. Под ним ползали розовые черви. Когда я дернула камень на себя, черви зашевелились. Ух, я так испугалась, уронила камень сначала. Потом снова его подняла — черви все еще шевелились, раздавленные посередине.

Еле-еле я донесла камень до дома — надо было сделать несколько шагов. Положила его под окно, встала на него и заглянула внутрь. Сначала я ничего не могла разглядеть, потому что в домике было темно, но потом глаза привыкли, и я увидела посредине комнаты большой стол. Только он был не такой, как обычные столы. Он шел с наклоном, как склон, по которому я только что спустилась. Под ним стояли жестяные тазы. На стенах висели какие-то странные железные инструменты, я таких у дедушки никогда не видела. В углу лежали белые и зеленые отрезы ткани. Моя нога сорвалась с камня, нечаянно я ударила рукой по стеклу, и мне показалось, что ткань зашевелилась. Со страху я бросилась бежать, но подниматься по склону было труднее, чем спускаться. Галоши съезжали назад, я боялась оглянуться — казалось, из домика выбежал кто-то завернутый в белую материю и бросился за мной. Кажется, я даже слышала, как стукнула дверь. Я плакала и кричала. Пока я карабкалась вверх, с ноги слетела галоша, и я побежала в одной. Я кричала так громко, что, услышав мой крик, из дома выбежала мама. Я увидела ее среди камней, когда поднялась по склону. Она бежала, и упавший на шею платок развязался и несся за ней длинным хвостом. Он схватила меня и понесла домой. По дороге она тоже плакала, и я чувствовала, как шевелятся ребра у нее под кофтой.

На следующий день бабушка спустилась по склону вниз и нашла мою галошу. Она запретила мне ходить к тому домику.

* * *

Как бы жарко ни было в горах днем, ночью с вершин на село всегда опускается холод. Этот холод не такой, как в городе. Там можно надеть теплую вязаную кофту и быстро согреться, а в горах холод проходит через одежду. Глиняные полы в домах становятся ледяными. Одного шерстяного матраса не хватает, нужно стелить на пол сразу два.

Я сплю на полу. Вся наша семья спит на полу. У бабушки есть кровать, но ей тоже на полу удобней. Лежа ночами на шерстяном матрасе, я всегда вспоминаю историю про храбреца, которую мне рассказал дедушка. Повелитель одной страны обещал выдать свою дочь за того, кто сможет провести ночь в горах — на самой снежной вершине. С собой можно было взять только сорок одеял. Многие хотели жениться на прекрасной дочери повелителя и уходили ночевать в горы. Все они стелили на землю одно одеяло и накрывались остальными. К утру они умирали от холода. Но однажды переночевать в горах вызвался один храбрец. Он постелил на землю тридцать девять одеял, а укрылся последним. Всю ночь ему было тепло, потому что он был хорошо защищен от холода, поднимающегося от земли. Утром храбрец женился на красавице и получил за нее богатое приданое.

Ранним утром в селе холод всегда борется с жарой. Жара побеждает, когда петухи давно прокричали, а женщины уже возвращаются с родника. Мне нравится запах сельского утра, звуки проснувшихся дворов. Пахнет костром, горячими лепешками и чистой водой из реки. За воротами журчит канава. Она течет от одного конца села до другого — мимо каждого дома. Из нее пьют воду гуси и куры, в ней моют посуду. Грязь с тарелок бежит от первого дома до последнего.

Больше всего я люблю те утра, когда бабушка уходит в сад печь хлеб. Она садится на землю возле глиняной печки под навесом, кладет на колени большой деревянный круг и раскатывает на нем тесто. Круг из теста у нее получается как солнце, когда оно всходит и заходит.

Говорят, моя прабабушка — бабушкина мама — могла за одну минуту раскатать сразу два круга на хинкал. Она клала один кусок теста на другой, посыпав между ними муку, и раскатывала. Оба круга получались очень ровными. Сейчас так уже никто не может, даже бабушка.

Круг, раскатанный на хинкал, должен быть ровным и тонким, без складок. Потом тесто нарезают мелкими квадратиками и бросают в кипящий бульон. Когда в дом приходят сваты, они первым делом просят невесту приготовить хинкал, и женщины со стороны жениха следят за тем, какой у нее получится круг.

Раскатав круг на хлеб, бабушка обмазывает его топленым маслом и много раз протыкает куриными перьями, связанными в пучок. Потом кладет круг на железный лист, а лист — на круглую печку, которую дедушка сделал из глины. В печке горит хворост, и лист нагревается. Бабушка раскатывает еще один круг и переворачивает лепешку. Пахнет хлебом. Как я люблю этот запах, вперемешку с костром и утром! Вперемешку со всеми звуками, которые приходят с гор. Если кто-то крикнет за горой или замычит скотина, горы изменят этот звук, но все равно донесут его до села.

Наш сад, как и сады остальных сельчан, заканчивается высоким обрывом, за которым глубоко внизу течет речка. В ней много скользких камней, она неглубокая, но очень быстрая. И днем, и ночью мы слышим, как она бежит. Мы давно привыкли к этому звуку и перестали его замечать. Когда бабушка отрывает мне горячий кусок первой лепешки, кажется, что вместе с ним я глотаю и воду из речки, и все звуки села. Горячие лепешки очень вкусные. Я не мажу на хлеб масло и не окунаю его в пахтанье. Если он горячий, то лучше не портить его ничем.

Я сижу рядом с бабушкой на земле, воздух еще прохладный, но лучи солнца уже нагревают спину. Гора готовых лепешек, которые бабушка складывала одну на другую, выросла до ее колен, тогда мы почистили деревянный круг и скалку, вымыли таз и ушли в дом. Бабушка несла лепешки, завернутые в полотенца.

Потом она слила в большой глиняный кувшин с двумя ручками по бокам молоко, которое коровы дали утром. Молоко нельзя было оставлять до вечера, оно бы скисло. Бабушка заткнула горлышко кувшина пробкой, и мы качали его из стороны в сторону, сидя, поджав ноги, на циновках напротив друг друга. Бабушка наклоняла кувшин ко мне, а я — к ней: туда-сюда, туда-сюда. Я не любила сбивать масло — скучно только сидеть и качать кувшин. Через три часа, когда моя рука уже занемела, бабушка вытащила пробку и собрала с поверхности сбитого молока желтое масло. Получился комок размером с голову ягненка. Бабушка разлила пахтанье по тарелкам, и мы позавтракали, окуная в него куски лепешки. Бабушка от старости потеряла много зубов, ей было уже больше сорока лет. Замуж она вышла в четырнадцать. Когда мне было шесть, моей маме уже исполнилось двадцать пять, и бабушка говорила, что такую старую женщину никто не возьмет замуж во второй раз.

— Ты, наверное, жалеешь, что я не овдовела раньше? — однажды спросила ее мама.

— Астагфирулла! — бабушка замахала на нее руками.

Она накрошила лепешку в пахтанье, чтобы размокла. Намазала мой кусок маслом. Я не любила сельское масло, от него пахло коровой. В городе мы с мамой покупали масло в бумажной упаковке, оно было вкусным. После мы пили чай вприкуску. Железными щипцами бабушка расколола кусок сахара на несколько частей, мне отдала две. Я положила один кусочек в рот и медленно его рассасывала, запивая мелкими глотками чая. Он весь растворился, когда мой стакан еще был наполовину полон. Бабушка говорила, что сахар надо экономить, поэтому один стакан надо пить только с одним кусочком. Когда мы жили в городе, отец покупал мне карамель и батончики. Батончики я любила больше всего. Наверное, год я училась сохранять на языке сахар до последнего глотка. Однажды бабушка принесла на спине из магазина целый мешок кускового сахара, но я не могла его отыскать — она всегда прятала сахар от меня.