Читать книгу "Осторожно: боги - Алла Киселева"

Ага, вот и опять всплыло это самое пресловутое нарушение. Как было бы хорошо расслабиться после успешной (или почти успешной) сдачи этого треклятого экзамена и перестать о нем думать. Так нет, сижу тут в каком-то психоделическом состоянии, находясь одновременно в двух местах, да еще и воспринимаю окружающее с позиции двух совершенно разных людей. Естественно, что приятного в этом мало. Ведь, по сути, это то же самое, что смотреть одновременно два фильма на быстрой прокрутке — мельтешения много, а толку чуть. Мозг жужжал от напряжения, но как найти ключи к воспоминаниям странной сущности, которую так легкомысленно притащила с собой, я не представляла. По естественным причинам меня этому не учили, а сама я ничего подобного никогда не делала. Тогда, вспомнив обрывки старого фольклора, я решила воспользоваться зеркалом, — все равно ничего более интересного мне в голову не приходило. Уставившись на свое отражение, напрягая до боли утомленные глаза, вглядываясь в зеркало, я зашептала:

— Кто ты, кто ты?

Толку от этого было не больше, чем от повторения вслух правил дорожного движения. Потому что ответа не было. Потому что была тишина и было молчание. Хотя, конечно, на что я надеялась? Вряд ли все делалось правильно, может, зеркало не так стояло, может, свет не под тем углом падал. И вскоре я окончательно забеспокоилась, азарт и адреналин почти весь смыло душем, и пришла пора потихоньку возвращаться к реальности, не предвещавшей мне ничего хорошего. Отражение в зеркале погрустнело, на лице появилось раскаяние. Мало того, что все пошло не так и я чуть не осталась в этом жутком стеклянном мешке, так еще и, поддавшись неосознанному порыву, совершила вещь абсолютно недопустимую. Даже ребенок, только-только начавший свое обучение, знает, что, возвращаясь из путешествия, брать ничего нельзя. Даже мелкий симпатичный камушек, даже листик неведомого дерева, принесенный с собой, считался очень серьезным нарушением, пожалуй, даже одним из самых серьезных. Но если по какой-либо невероятной причине что-то все же пошло не так, следовало сразу признаться в проступке и покорно ожидать наказания и прощения. Я же нарушила все, что можно было нарушить, — и что же? Для чего? Я строго посмотрела на свое усталое лицо, ожидая вразумительного ответа.

Это был тупик, неуютный, неприятный тупик. Да, похоже, пора, наконец, признать, что законы пишут те, кто поумнее меня. И все, что находится за гранью нашего мира, действительно представляет собой большую опасность, тем более для таких желторотых путешественников. Зря, конечно же, зря я это затеяла. При всем при том меня не оставляло ощущение, что со мною играют, — иначе как объяснить упорное молчание незваного гостя? Да и страх — а как же без него?! — потихоньку начал подбираться все ближе и ближе. Я попыталась представить, чем все это может грозить и есть ли у меня хотя бы один шанс получить прощение. Если не медлить, а прямо сейчас объявить о своем проступке, может, тогда удастся списать все на шок, случившийся со мной во время испытания. Все равно ждать больше не имеет смысла, времени больше нет, и эксперимент по непослушанию пора завершать. Я только надеялась, что у меня еще оставалось несколько секунд, чтобы попытаться все исправить, чтобы признаться в ошибке и умолять о прощении. Я резко тряхнула головой и поднялась, стремясь избавиться от наваждения, но ноги налились свинцовой тяжестью, а дыхание стало прерывистым.

«Не надо! Молю!» — эти слова стучали в висках, а голова разламывалась от боли. С трудом добравшись до дивана, я попыталась успокоить дыхание и обрести контроль над телом. Это удалось лишь отчасти, боль ослабела только наполовину, а пот продолжал заливать глаза.

— Кто ты? — в который раз прошептала я, и впервые услышала ответ. Вихрем закружились предо мной стремительно сменяющиеся картины. Голос, свет — и сознание померкло.

III

Коль не от сердца песнь идет,

Она не стоит ни гроша.

Бернард де Вентадорн

«…И я надеюсь, что ты не откажешь мне в этой небольшой просьбе». Я с наслаждением рассматривал безупречный почерк, напоминавший о моем беспечном друге. Ровный наклон букв говорил о твердом характере и воле, о человеке, который ставит пред собой цель и достигает ее, мало задумываясь о результатах, к которым приведет его победа; изрядное число завитков выдавали вместе с тем артистическую натуру. Красавец, любимец и ценитель женщин, должен признаться, что даже я порой завидовал его успеху у прекрасного пола. Да, он умел наслаждаться жизнью и ценить ее удовольствия, и он, лучше, чем кто бы ни было, умел окружать себя дорогими и редкими предметами. Пергамент из телячьей кожи, лежащий передо мной, был великолепен, нежный и шелковистый на ощупь, как кожа младенца. Мой друг во всех случаях предпочитал только такой пергамент, презирая более дешевый пергамент из кожи ягненка, обычно используемый для писем. Он любил повторять, сообщая каждому, кто хотел его слушать, что если он что-то пишет, то это всегда бывает только отменного качества. В таком случае тогда и то, на чем он пишет, должно быть, несомненно, также отменного качества. Так оно и было: нежная, гладкая, теплая поверхность пергамента светилась легкой желтизной, а следы орешковых чернил коричневатого цвета, с легкой, приятной прозрачностью, создавали свой собственный арабеск, независимый от содержания. Ах, если бы можно было просто позволить себе наслаждаться красотою послания, не засоряя свой ум его не совсем приятным содержанием. Не меньше, чем мой друг, а может, и больше я всегда был влюблен в красоту и никогда не мог пройти мимо любого из ее проявлений, будь то человек или вещь. Это и определило род моих занятий, которые помимо явного удовольствия приносили мне так же и солидный доход.

Позвольте представиться — я охотник за артефактами, хотя некоторые злые языки имеют пагубное обыкновение обвинять меня в воровстве. Но это не совсем так, а точнее, совсем не так, моя деятельность не может быть названа столь низменным словом. Поистине преступно называть вором такого достойного человека, как я. Если бы меня попросили представиться, то о себе я бы с гордостью сообщил, что я путешественник, исследователь, но бывает, что в процессе изучения мне просто приходится перемещать предметы с одного места в другое, а иногда и менять их владельцев. А эти грубые натуры имеют наглость сравнивать меня с обычным базарным воришкой. Тот, кто разносил эту клевету, никогда не понимал моего искусства — искусства перемещения. А ведь это так непросто — сначала надо определить, где примерно может находиться искомый предмет, потом увидеть цвета, строго определенные, характерные только для этого конкретного мира. А уже потом, тщательно вслушиваясь в некоторое уже известное мне звучание, в новом, уникальном мире найти нужную мне вещь. Ну и скажите, какому воришке это под силу? Что касается миров, то это и есть главная особенность моей деятельности, мой уникальный талант — я умею перемещаться в самые различные миры.

Здесь мне должно, очевидно, объяснить, что мир, в котором мы имеем счастье или несчастье находиться, не так прост, как это принято считать. Представьте себе множество огромных лепешек, положенных друг на друга. Они имеют общие границы, но каждая существует сама по себе. А теперь мы возьмем острое копье и пронзим им все лепешки. Теперь у них появилось нечто общее, некий общий стержень. А теперь представьте кого-то очень маленького, например муравья, который ползет по копью и легко перебирается с одной лепешки на другую, используя мельчайшие разрывы ткани, которую мы повредили. Вот примерно так это все и выглядит. Просто, удивительно просто. Давным-давно об этом знали даже дети, но постепенно, по непонятной причине, знание это исчезло в бурных событиях прошлого. Но, к счастью, по воле Всевышнего не все древние секреты были утеряны. С незапамятных времен существовала группа хранителей, и благодаря им уцелели некоторые свидетельства путешественников, умеющих преодолевать границы нашего мира. Также сохранились описания дорог и более или менее подробные указания для тех, кто решился бы отважиться на подобное безрассудство.