Читать книгу "Осторожно: боги - Алла Киселева"

— Смотри, — прошелестел он, повернувшись вправо.

Пытаясь что-либо разглядеть, я подалась вперед, но движения не получилось, сил уже не было. Неожиданно тело отреагировало обычной человеческой реакцией, по лицу медленно и спокойно потекли горячие слезы. Было очевидно, что путешествие скоро закончится. Я закричала в надежде, что Наблюдатели услышат меня, в безумной надежде, что они наконец-то спасут меня от этой пытки и прекратят свой жестокий эксперимент. Зря, это была неразумная трата остатков энергии. Они не слышали или не хотели слышать. Быть может, крышка этого стеклянного стакана была прозрачной и звуконепроницаемой, а может, здешние звуки исчезают, попадая в тот, когда-то знакомый мир. Быть может, они видят только раздражающее глаз хаотичное движение серых неярких пятен, если только вообще что-либо видят. Как бы то ни было, на помощь рассчитывать было бесполезно, а я устала, мне полагалось смириться и из беспечного путешественника превратиться в узника стеклянной тюрьмы. Эта мысль не вызвала во мне никаких эмоций, а тело продолжало плакать равнодушными слезами. Все было кончено.

Вдруг перед моими глазами возник небольшой шарик, созданный из плотного, сильно спрессованного света. Холодное голубоватое свечение ласково манило меня, пробиваясь через густую вязкость тумана, и я потянулась к нему. Мы соприкоснулись, пальцы ощутили обжигающе горячий холод вещества, похожего на ртуть. Пульсируя, медленно кружась, как будто нехотя, шарик начал свое движение в центр ладони, и пространство вокруг меня стало понемногу расчищаться. Я смогла разглядеть, что находилась совсем близко к выходу, а энергия, полученная от моего пульсирующего приятеля, давала надежду на свободу. Но я не спешила, что-то держало здесь, тени звали, туманные сгустки тянули свои щупальца, уходить отсюда уже не хотелось.

— Дом, здесь твой дом, — пел хор беззвучных теней, — здесь так хорошо.

Пространство не собиралось отпускать, внушая, что здесь есть нечто, совершенно мне необходимое. Драгоценные мгновения таяли, а туман у двери начал угрожающе сгущаться.

— Дом, здесь твой дом, — не умолкали тени.

И вновь я почувствовала рядом чье-то присутствие, это был мой проводник. Его лицо приблизилось, я встретилась с немигающим взглядом. Невыразимая сила этих глаз поразила меня, но было еще что-то, что не давало покоя. Он явно еще что-то хотел, он требовал, он кричал, он тянулся ко мне. На осознание происходящего уже не оставалось времени, в каком-то внезапном порыве я прижалась к тени и вдохнула ее в себя. Оглушительный грохот расколол мое сознание, заполнив вихрем воспоминаний.

— Дом, здесь… — стремительно закружились тени.

Собрав остатки воли, я рванулась к выходу…

Даже не знаю, что было ужаснее: стеклянный стакан или возвращение обратно. Там, по крайне мере, я ничего не чувствовала, а здесь нестерпимо яркий свет и моментально вернувшаяся боль. Внутри была пустота, заполненная серым туманом. Наблюдатели молчали, пристально глядя на меня, в их облике сквозило слишком явное неодобрение. Их недовольство настораживало: интересно, что они могли увидеть в момент возвращения? Что они вообще знали о моем путешествии? Что им было известно? Мне-то казалось, что нас разделяла непроницаемая стена, но что я о них знала? А времени на раздумья не было совсем. И все же что-то говорило мне, что ни в коем случае нельзя им рассказывать про ту странную встречу, а уж тем более про то, что я оттуда вынесла. Вон и так тучи сгущаются, точнее, уже совсем потемнело. Наблюдатели недоверчивы и не терпят самоуправства.

Так и есть, похоже, прыжок в иное измерение не входил в их планы, а значит, есть надежда на то, что они там мало что видели. Да уж не в первый раз я сталкиваюсь с их осуждением. Они переглядывались, решение у них было уже готово. Почти явственно оно повисло в воздухе, им не понравилось, что в который раз я проявила бунтарские настроения, — по их мнению, надо было действовать совсем по-другому. Но в отличие от них я абсолютно не считала себя побежденной. У меня было еще кое-что — то, о чем не знали те, кто устанавливал правила игры. Измученная и разбитая, я медленно, с усилием, подняла руку, и тогда из центра ладони заструился плотный поток светящейся энергии. Боль исчезла, спокойная уверенная сила наполнила каждую клетку. Наблюдатели продолжали молча изучать меня, методично и неторопливо, похоже, они заколебались, видимо ощущая что-то новое.

«Знают», — забилась трусливая мысль, но я поспешно отогнала ее. Поединок взглядов длился целую вечность, я продолжала улыбаться, хотя мышцы уже сводила судорога. Наконец они ослабили напряжение и переглянулись. Это была победа, они согласились признать ее, правда, не сразу и не безоговорочно. Тем не менее экзамен был пройден. Но это не принесло мне особой радости, я не строила иллюзий и видела, что у Наблюдателей осталось слишком много сомнений. Так что, похоже, все только начиналось. Мне же любой ценой надо было выиграть время. В моем положении каждая минута имела огромную ценность. Мне жизненно необходимо было разобраться с тем, что же такое я вытащила из того странного призрачного мира, наполненного тенями.

II

С этими словами она схватила Черную королеву и стала трясти ее изо всех сил.

Л. Кэрролл

— Быр-рр! И вот вечно же я куда-то влипаю.

Меня трясло от воспоминаний, и даже горячий душ не помог согреться. Словно спасательный якорь я схватила блокнот и свернулась в углу дивана, стараясь спрятаться.

Сумасшедшие события, сопровождавшие последнее испытание, просто просились на бумагу, и я не стала противиться этому почти естественному желанию. Хотя могу себе представить, что будет, если эти листочки случайно попадут в чьи-либо руки. Это сколько же невероятно важных вопросов обрушится на мою голову! Что, зачем и почему, а главное — при чем тут экзамен. Ну, с последним-то все совсем просто. Экзамен, он и есть экзамен и ничуть не отличается от того, к чему с детства привыкли все. Так и в нашем случае, раз в год назначается испытание, которое показывает, насколько успешно усвоены полученные знания, то есть как их научились применять практически, теория там не очень ценится. Если же все прошло гладко, то состоится посвящение или переход на следующую ступень. Если кто-нибудь захочет узнать, сколько же всего ступеней должен пройти ученик, ответить не смогу при всем желании, так как нас в эти тонкости не посвящают. Во всяком случае на том уровне, на котором нахожусь я.

Тем не менее, коль скоро я решилась на эти заметки, следует помнить о предполагаемом читателе, любопытство которого пока остается неудовлетворенным. И вот уже следующий вопрос:

— Кто должен совершать такие обычные действия, как сдача экзамена в столь необычных условиях, и кому это надо?

Не знаю, насколько я могу распространяться на эту тему, но так как считается, что пишу я сугубо для себя, то скажу, что существует группа учеников, сформированная из детей, отобранных в раннем возрасте. Отбор этот происходит неизвестным мне образом, Учителями, или Наблюдателями, как мне нравится их называть. Им, кстати, такие вольности не очень по душе, на подобные вещи они смотрят косо и неодобрительно. Думается мне, что подготовка детей стереотипна и подчинена определенным правилам, но это только мои предположения, так как Учителя делают все возможное, чтобы их ученики не пересекались и не общались между собой. Если же по воле неведомой случайности это все-таки происходило, то с их стороны делалось все возможное, чтобы помешать запретному общению. Поэтому, если судить по моему обучению, то их система сводится к обычному для нашей жизни принципу кнута и пряника. И хотя они не ставят оценки, их подход порицания и поощрения работает даже эффективнее, чем в обычном случае. Да и смотрят они глубже. Если в нормальных школах ученик может преспокойно витать в облаках, в то время как бедняга учитель бьется у доски, то в нашем случае такие штуки не проходят. Видят сразу и пресекают немедленно. Есть и еще отличия. Например, должна признать, что Учителя стараются защитить своих подопечных, разумно и тщательно следя, чтобы предел прочности ребенка не превышал ту силу давления, которая на него оказывалась. О некоторых других деталях я не рискую писать здесь, так как даже их терпение имеет свои границы. По сути, во всем этом очень много положительных сторон, и если бы не непременное условие во всем следовать их жестким правилам, я была бы совершенно довольна жизнью. Но, к сожалению, это и есть моя ахиллесова пята. Именно из-за этой слабости я дважды чуть не провалила очень простой, но с хитроумной заковыкой экзамен. Именно из-за пресловутой нелюбви к правилам меня несколько раз вызывали на ковер, грозя самыми серьезными карами. Я старалась, честно старалась, но каждый раз происходило что-то непредвиденное, что не давало мне выполнить свои искренние обещания. Ну, прямо как у бедняги Буратино, ноги которого упорно шли в цирк, вместо того чтобы топать прямиком в школу. А что делать, если в цирке музыка и интересно? И вот опять, когда во мне было затеплилась надежда, что я научилась придерживаться не мною установленных правил, опять сорвалась и совершила страшнейшее нарушение.