Читать книгу "Механист - Вадим Вознесенский"

Дверь со скрипом отворилась, внутрь, спотыкаясь, ввалился подгоняемый пинками человек, за его спиной звонко лязгнул засов.

Новый сокамерник оказался сухощавым человеком высокого роста, не скованным. Полумрак мешал разглядеть лицо, но по осанке и движениям опознать его было можно. Завершающим штрихом оказался голос:

— Живой, Старьевщик?

Узник никак не отреагировал.

Латын — один из подручных Мамоны, в кругу каторжан человека значимого. Что у него за отношения с гоблинами — открыто высказывать предположения на эту тему считалось небезопасным, но с киркой, ни его, ни четверку помощников-головорезов никто, ни разу не видел.

Тем более было странно видеть Латына в карцере. Названный Старьевщиком с группой Мамоны прежде не пересекался — здесь все, кроме охраны, старались обходить его стороной. Репутация человека, умеющего находить общий язык с отвратительными предметами Древних, — штука серьезная. Мамона же вообще делал вид, что его не замечает. А может быть, не трогали просто потому, что запретил Хозяин. Ни взгляда, ни слова в его сторону. Узник откинул назад голову, пытаясь дотянуться затылком до холодной стены.

Надоело все. Как все надоело…

— Як тебе обращаюсь, чуха! — резко повторил Латын.

Ну и что? Год не нужен был, а тут поговорить захотелось? Чухой обозвал. Ладно, Старьевщиком, это ведь имело непосредственное отношению к сокамернику.

Узник попытался представить себя со стороны. Сколько раз за год ему довелось по-настоящему помыться? Два — в таком скудном количестве ошибиться сложно. А постричься? Ни одного. Запах. Каторжанин его не чувствовал, потому что привык. Как все. Может, и правда — чуха. Чуха так чуха.

А ведь в таком ключе люди Мамоны общались с остальной серой массой.

Если бы не колодки, узник бы почесал лоб.

Что теперь изменилось? Не зря здесь Латын. Тот гоблин, он его точно раскусил? Скорее всего. А если так — будут ломать? Пробовали уже. Кого сейчас представляет Латын? Чьи интересы — официально? Не скажет? А и не надо — так даже лучше.

Каторжанин мысленно улыбнулся сокамернику: хорошо — пусть не сломлен, но это не значит, что не готов к контакту. Вот только с кем? Ну уж не с какой-то крысой.

— Притих? О цацках своих жалеешь?

И этот туда же… узник не пошевелился.

— Что расселся? — Латын начал терять терпение. — Жопу отморозишь. А я люблю горячие.

Недостаток женщин в замкнутом обществе восполнялся крепкой мужской дружбой, однако узнику подобное предложение делали впервые. Задеть его таким образом было непросто — Старьевщик философски качнул головой — это после обысков-то.

По сути, лежать на холодном полу не так уж плохо — нет, не то, что он делает задницу непритягательной для сокамерника, но распухшим подошвам на нем становится легче. Вставать не хотелось, все-таки ноги еще болели. Узник зажмурил глаза и в узкие щели между ресницами, чтобы не была заметна заинтересованность, внимательно рассмотрел предстоящего противника. Темно, конечно, но мрак шахт прекрасно тренирует зрение.

Худой и гибкий, как на шарнирах. Однажды Латын был замечен в деле. Неплохой боец, не мастер, но и не слабак. Каторжанин подобрал ноги, стараясь закрыть голенями грудь и отстраненно отмечая добротность ботинок оппонента. У него самого уже год как обуви не водилось.

Латын наконец ударил. Чуть отклонившись, пнул ступней в голову. Не напрягаясь — узник ведь сидел.

Хорошие бойцы пользовались, как правило, двумя вспомогательными техниками — или пытались подавить противника, затормозить его реакции, или уловить микросейсмы его предстоящих действий. Какой тактикой пользовался Латын, осталось загадкой — узник был нечувствителен к обеим. Но боец ему попался достойный. Уж больно сильным и точным вышел удар. Уклониться не удалось — движения сковывали колодки. Осталось только повернуться и подставить в качестве блока деревянный воротник.

Если Латын себе ничего и не сломал у основания ступни, то связки порвал точно. Звук получился хрусткий, сочный. Не давая противнику опомниться, каторжанин резко выпрямил ноги и прыгнул вперед, одновременно вращаясь вокруг своей оси и целясь углом колодки в голову. В ответ Латын сначала чуть наклонился, а потом осел — второй удар тоже достиг цели. Узник, потеряв равновесие, упал рядом, но сразу попытался вскочить. Если бы сокамерник остался на ногах, драку можно было бы считать законченной.

Каково оно — получать тумаки в ответ? Не быть хозяином ситуации? Привычка — враг настоящего бойца.

Скованный каторжанин уже поднялся на ноги, а Латын все еще лежал, шаря руками в поисках опоры. Стоять на незаживших пятках показалось некомфортным — узник, превозмогая боль, подпрыгнул повыше и рухнул коленями на грудную клетку противника. Повторил это несколько раз, пока отчетливый треск под ногами не возвестил, что, пожалуй, достаточно.

Каторжанин отполз в сторону, Латын захрипел, несколько раз харкнул кровавой пеной и забился в мелкой дрожи. Смерть — вещь неприятная, но человека в деревянных колодках ее проявления особо не беспокоили.

Он даже позволил себе нервно хихикнуть — Латын ведь не говорил, что пришел говорить с ним от имени гоблинов, например. Чужая задница ему, видите ли, понравилась…

Через некоторое время, придя в себя, каторжанин неуклюже подполз к недавнему противнику и попытался осмотреть тело. Ловкими его действия назвать было трудно — ведь руки зафиксированы по обе стороны от ушей.

Стоило попытаться найти нож, без него эта братия в приличном камерном обществе не появлялась. Впрочем, оружие узнику было без надобности — все равно ведь потом обыщут, куда его спрятать? Он обратил внимание на ботинки. Шнуровка не поддалась, и человек разочарованно сплюнул. Хотелось извлечь максимум пользы из случившегося. В конце концов, ему удалось стянуть с мертвеца кожаную куртку, но, так как поменяться своими обносками не представлялось возможным, пришлось использовать ее в качестве подстилки.

Не навещали их долго, наверное, не хотели мешать Латыну получать удовольствие. Несколько раз сменился факел, вяло танцующий с тенями где-то бесконечно далеко, и только на утро следующего дня принесли поесть. Вместо положенных сухарей тарелку горячей похлебки. Одну.

Гоблин беспечно открыл боком дверь и замер, увидев распростертое тело. В темноте гоблины видят не хуже каторжников, и личность покойного он опознал безошибочно. Похоже, это обмануло его ожидания. Дверь хлопнула, лязгнув запорами, а перевернутая миска зазвенела по полу. Желудок узника протестующе заурчал. Ситуация выглядела неоднозначной — Латын хоть еще и не начал вонять, но порядком уже наскучил. И крыс от него отгонять желания не возникало.

Каторжанин попытался сохранить в себе позитивный настрой. Ведь его наверняка скоро опять станут бить…

Выходил он из карцера, как положено, после семи суток заточения, все еще стараясь больше перемещать массу тела на носки, но с чувством удовлетворенности жизнью. Такая вот тварь человек — и радоваться нечему, а освободили руки от тесного плена, встряхнул ладонями, дал плетьми повиснуть вдоль тела, и все, душа ликует. Мрачные стены кажутся совсем домашними, а охранники — вообще близкими родственниками.