Читать книгу "Там, где тебя хоронил - Максим Черных"

Максим Черных

Там, где тебя хоронил

«This one goes out to the one I love

This one goes out to the one I've left behind»

Он нежно гладил кору молодого дерева, которое уже сравнялось с ним ростом. Оно было для него всем. Какое удачное место он выбрал! Чаща обособляла участок ровным кругом, в центре которого он и посадил дерево. Ей бы понравилось. Здесь, наедине с ней, чувство одиночества не так ощущалось. Единственное его отрада, здесь он мог вдоволь поскорбеть о ней…

***

Я сидел на площади имени кого-то. Она была названа в его честь, чтобы увековечить его имя, но с заданием провалилась. В тик-токе опять попалась нарезка лучших моментов с последнего турнира. В который раз просматривая эти видео, я понял, лучше быть зрителем, чем участником. Наблюдая за действием, ты впадаешь в транс, тебе кажется, что на твоих глазах совершается нечто великое, творится история. Будучи участником такого «исторического момента», ты ничего не чувствуешь, кроме усталости и сожаления о потраченном на это время. Все это куда обыденней, чем кажется обывателям. Вот я сделаю что-то великое и вырвусь из этой рутины, кажется людям, но на деле после этого исторического момента жизнь продолжает идти как прежде, не спеша. Ничего не меняется, только теперь у тебя остается на одну надежду меньше. Да, конечно, есть секунды эйфории после победы. Но тратить ради них годы своей драгоценной жизни?

Оторвавшись от просмотра, решил оглянуться. Напротив меня стоял городской университет, гордое пятиэтажное здание. Странно, ни один фонарь не горел, но пространство около меня было вполне освещено. Справа от меня сидели люди в нетрезвом виде, о чем-то разговаривали, и я прислушался. Беседу нельзя было назвать занимательной. Диалоги пьяных интересны первые 30 секунд, за это время обсуждаются все главные вопросы; дальше они повторяются в различных вариациях.

Посреди площади остановилась девушка… Присматриваясь к скамейкам, она выбирала лучшее место, я решил предугадать ее выбор. О правой от меня скамейке не могло быть и речи, по понятным причинам. Слева от меня в одиночестве сидел азербайджанец, смотрящий тик-ток на, скорее всего, арабском языке. Хоть знание арабского, скорее всего, языка похвально, но вряд ли послужит решающим фактором в ее выборе. Остальные скамейки поодаль от меня были заняты полноценными, даже очень, семьями так, что там даже стоять было негде.

Она подсела ко мне.

— Я сбежала из дома, — в ней не было ни намека на робость. — Ушла я сама из-за того, что я думала, что им плохо со мной.

Смотря на меня, она ожидала ответа. Что я мог ответить на ее внезапно свалившуюся на меня исповедь? С коммуникацией у меня были проблемы, я всегда совершенствовался в другом.

— Ты хороший человек? — Слава богу, реакция на прошлую реплику ей не понадобилась.

— Отвратительный.

— Отлично, можно я поживу у тебя, если ты живешь один. — Я жил один…

Меня смутило, что она так спокойно готова идти к незнакомому человеку, предпочитая его семье. Видно, девочка совсем отчаялась. Но я не хотел читать ей наставления, говорить о важности семьи и о прочей чуши. Ей до этого нет дела, и мои слова только укоренять в ней веру в свою правоту. Тем более я чувствовал: если откажусь, она пойдет к азербайджанцу, и, поэтому я согласился.

— Завтра здесь, на этой скамейке, — назначила она встречу и убежала.

Давно я не разговаривал с такими странными людьми. Давно я не разговаривал с людьми…

Я смотрел на флаги, печально свешивающиеся с карниза университета, когда она подошла. В этот раз со спины, подкралась незаметно.

— А я думала, что ты испугаешься, не придешь. — Хотя пугаться надо было ей. — Почему ты считаешься себя отвратительным?

— Натворил плохих дел, хороших сделать не успел.

— Но ведь у тебя еще есть время исправиться.

— Есть ошибки, которые нельзя исправить…

— Человек, пытающийся исправиться, уже хороший.

Мы говорили с ней до рассвета, но этот диалог нельзя было назвать комфортным. Постоянное молчание, остановки на полуслове. В коммуникации я, опять же, не силен. Но, тем не менее, я разузнал, что она выпустилась со школы, поступила на журналиста. У нее было много друзей и подруг, но она их всех растеряла. Да, в этом мы с ней похожи…

Была середина лета, и солнце взошло рано, тогда мы пошли ко мне. До последнего момента я был уверен, что это шутка, она сейчас, рассмеявшись, развернется и уйдет прочь от сумасшедшего, что поверил в ее сказки, но ничего такого не случилось. Я, показав ей, где она может расположиться, ушел к себе в комнату и лег спать. Она, конечно, могла быть вором или же убийцей, но она была просто первокурсницей, поэтому я проснулся живым, с вещами, совершенно сохранными. Когда она проснулась, заварил чай.

— Почему ты не боялась идти ко мне? Ведь мы совсем незнакомы.

— А что такое знать? Разные уровни абстракции? Даже если бы человек научился читать мысли, он не в силах был бы понять их, так как рассматривал их с субъективной точки зрения. Знать человека — это оценивать его мысли пользуясь своей системой ценностей, и только. — Реакции от меня она не дождалась. — Мне пора уходить, надо вернуться к семье…

Оно повернулась спиной и, должно быть, мы больше не свидимся с ней. Так я остался один, вот и самое интересное событие за последние несколько лет. Что ж, пора приниматься за дело, если это можно назвать делом, а не пустым прозябанием перед монитором.

Вечером постучались в дверь.

— Здравствуйте, — опять этот жуткий голос, ничего хорошего он не предвещает. — Я по делу о…

— Я подозреваю, зачем вы пришли, и всецело готов вам содействовать.

— Полагаю, ваши ответы на мои вопросы не изменились с момента прошлой встречи? — Интересно, в таких моментах, отрицательное покачивание головой считается ответом? — Тогда я намерен осмотреть ваш дом, если вы не возражаете.

Я не возражал, и он начал свой осмотр, который больше походил на обыск.

— Это — ее вещи? Вы не избавились от них за полгода?

— Все не находил времени.

Он рыскал, как ищейка, полчаса. Отыскал все предметы, связанные с ней: стикеры — несколько котенков округлой формы, которые она вклеила в мой дневник еще в школе; две ее единственные фотографии со мной, я их распечатал; сирень, она упорно ее сушила так, что оставался и запах, и цвет. Было неприятно наблюдать,