Читать книгу "Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев"

— Это они! Это они! — засуетился хозяин, которого паразиты явно достали до панического состояния. — Ну согласитесь, согласитесь, тут без военных не обойтись!

— Оставьте нас в покое, хорошо? — жестко оборвал его профессор. — Мы еще вообще никого не видели.

Пересядько одарил обоих взглядом, полным укоризны, и скрылся в почерневшем от времени строении, служившем ему домом.

«Сквир, сквир!» — донеслось теперь очень громко и откуда-то совсем близко. В следующую секунду колосья раздвинулись, и Владимир, увидев, тут же поймал в квадратик видоискателя по-скелетному зубастую мордочку зверька. Его острые зубки не были скрыты ни деснами, ни шкурой, а потому голова существа размерами с пуделя более напоминала собачий череп в музее биологии. Решив, что на прогалине безопасно, животное вылезло на нее и даже повернулось к наблюдателям боком. «Скви-и-и-р», — позвало оно. Владимир жадно снимал существо на камеру, слыша, как академик возбужденно сопит ему в ухо. По интенсивности этого сопения Владимир сделал вывод, что данный вид Петру Семеновичу не известен.

Когда зверек показался целиком, Владимир отметил, что у него шесть лап, из которых задняя пара была вывернута коленями назад, как у кузнечика или же саранчи. Узкая зубастая морда зверя была непропорционально длинной, крепилась же она к телу короткой шеей. Само же туловище более всего напоминало туловище блохи — оно было черным, сплюснутым с боков и блестело на солнце; две пары передних ножек у существа были короткими и размещались под туловищем, задние же были явно предназначены для прыжков. «Это уже какой-то блохозавр», — подумалось Владимиру. Скорее всего существо состояло в наиболее близком родстве с насекомыми и было, возможно, самым большим насекомым нашей планеты. Затаив дыхание, Петр Семенович и Владимир следили за появлением двух других существ, похожих на показавшегося первым, но меньших по размеру.

«Сти», — коротко сказало создание покрупнее, и все трое стремительно рванули через свободный от хлебов участок возле строения, пробежав в нескольких шагах от застывших ученых. Еще мгновение, и троица скрылась среди высоких колосьев. Владимир успел отснять их еще и сзади, так что, можно сказать, толком еще не приехав, ученые уже имели неопровержимые свидетельства существования загадочных губителей хлебов.

— Володя, — сказал Бадмаев, когда зверьки растворились в высокой пшенице, — вот теперь мы с тобою начнем заниматься настоящей наукой.

Глава 2 ПРЕМИЯ ДЛЯ АКАДЕМИКОВ

Вечером того же дня и Володе, и Роману Максимовичу, который, как малое дитя пряник, чуть не слезно выпрашивал у Бадмаева, чтобы тот поскорее дал заключение о необходимости привлечь военных, стало ясным, что академик, дорвавшийся до сенсационной темы, действительно решил всерьез заняться наукой, а вовсе не писать разнообразных скоропалительных рекомендаций. Он вовсе не слушал толстого Пересядько, ходившего за ним по пятам и ноющего о гибели урожая и убытках; более того, одержимый собственными идеями, он, казалось, и вовсе его не слышал. Володя с некоторым даже злорадством смотрел на страдания толстяка, занимавшего должность то ли председателя фермерского совета Белгородской области, то ли какую-то еще, столь же звучную, но не наделяющую вступившего в нее реальными полномочиями. Академик же и Володю-то, казалось, не замечал, будучи вполне самодостаточным. Аскетичный Бадмаев, в чьих глазах сейчас, как никогда ярко, горел безумный огонек гениальности, и вьющийся за ним Пересядько сильно смахивали на Дон Кихота и Санчо Пансу. Они были так погружены в переживания — каждый в свои, — что Володя, чувствовавший себя пока совершенно не у дел, даже заснял их на камеру, для себя, на память, однако они даже этого не заметили. Собственно, Пересядько был сейчас нужен академику даже больше, чем Володя. Что мог подсказать Владимир светочу науки с мировым именем? А вот Роману Максимовичу Бадмаев порой бросал короткие вопросы или давал лаконичные распоряжения. К примеру: «Где существ заметили впервые?» Пересядько же, что-то вновь жалостно бубнивший про военных, вел академика к карте области, висевшей на стене барака, где, как потом узнал Володя, отдыхали комбайнеры во время уборки урожая, и показывал карандашом это злополучное место. Затем Бадмаев вновь погружался в себя или набрасывал с горячностью лихорадочного больного карандашиком на листочке зубную формулу существа, которого он изучал по видеокассете, конфискованной им у Владимира сразу после съемки сквирлов. К слову, сквирлами их уже успели обозвать местные жители, на чьих огородах зверьки также разбойничали, за их протяжные крики, которыми те обменивались во время своих набегов. Ближе к вечеру Бадмаев распорядился, чтобы его отвезли в деревушку, откуда впервые поступил сигнал о незнакомых созданиях, и, оставив Володю охранять технику, налегке помчался туда в обществе взмокшего Пересядько. Вообще, он развернул на удивление бурную деятельность, смысла которой даже Володя, уж не говоря о Романе Максимовиче, пока не мог постичь. Владимир заварил себе кофе и задумчиво пил его, глядя, как порозовевшее солнце опускается в такую обыкновенную тучу, и думал, что академик, взбрели это ему в голову, преспокойно заночует в той самой деревушке, забыв и про Володю, и про оборудование. Петр Семенович вел себя так, будто вся Белгородская область сейчас была его лабораторией, а окружающие — не более чем его сотрудниками. Однако разогнавшаяся до предельной, для проселочной дороги, скорости машина, которую Володя заметил загодя по высокому шлейфу поднятой ею пыли, наконец доставила академика обратно. Он распахнул дверцу и выскочил из машины с невиданной прежде Владимиром торопливостью. Очки академика сбились куда-то набок, карман пиджака вывернулся, рубашка расстегнулась на животе, колени были вымазаны в грязи и сверху вываляны в пыли, на лице же застыла пугающая блаженная улыбка. Это был вид человека, сошедшего с ума на своем собственном дне рождения от обилия подарков. Глаза Бадмаева были расширены вдвое против обыкновенного, почти выпучены, и со стремительностью юноши, еще более насторожившей Володю, он подскочил к своему помощнику, потрясая баночкой, на дне которой шевелилось нечто.

— Я докажу! — закричал он. — Я докажу, что это существо не может быть с нашей планеты! Гляди, Володя, здесь личинки особей того вида, который ты сегодня отснял на камеру. Я нашел целых три! Представляешь, какая удача! Одну мы с тобой вскроем, другую заспиртуем, третью скормим курице и будем записывать на камеру все стадии до появления имаго! Это поразительно!

Владимир, прошлой ночью и так спавший по милости Бадмаева менее четырех часов со всеми сборами и перелетами, робко поинтересовался:

— Начнем завтра утром?

— Да ты что?! — вытянув шею и страшно глядя на Володю поверх очков, с видом Ивана Грозного, беседующего напоследок с сыном, зловеще протянул тот. Владимир же начинал догадываться, как некоторые становятся академиками. Для этого надо прежде всего полностью свихнуться на какой-либо науке. — Да тут дело пахнет Нобелевской премией, а ты смеешь помышлять о сне?

Володе, которого ранее Бадмаев величал почти исключительно на «вы» да еще и по имени-отчеству, сделалось жутковато от подобной метаморфозы. Словно сам академик из безобидного белого червячка превращался тут, на Белгородчине, в загадочное и неизвестное науке создание.