Читать книгу "Жизнь честных и нечестных - Елена Топильская"

Но сегодня не первое апреля, и кабинет мой, и табличка на дверях именно та: «Старший следователь Швецова М. С.», да и груда бумаг на столе — моя, и только моя, никто больше на нее не претендует. Как-то преподаватель Института усовершенствования, бывший следователь с огромным стажем, нам рассказывал об организации работы на месте происшествия: сначала там скапливается толпа начальников, их заместителей, оперуполномоченных, участковых, стажеров; раздаются указания, ставятся задачи, и толпа постепенно редеет, начальники едут руководить, заместители — рапортовать, оперуполномоченные — искать преступника, участковые — делать по-квартирный обход, а следователь приступает к составлению протокола осмотра места происшествия. «И в истории криминалистики не было случая, — заключил преподаватель, — чтобы хоть кто-нибудь попытался оспорить у следователя эту святую обязанность».

Вот и мои святые обязанности переложить не на кого. «Так, что у нас?» — как говорит наш районный прокурор.

А вот что: пришел наконец, ответ на отдельное поручение по поиску преступника, совершившего развратные действия в отношении школьницы. В парадной молодой парень, черноволосый и кудрявый, затащил девчонку под лестницу, снял с нее колготки, потрогал и отпустил. Я посылала в милицию обычное в таких случаях задание о проверке подучетного контингента из числа ранее судимых за сексуальные преступления. Справка о проверке на этот раз пришла солидная, на двух листах. Незнакомый мне оперативник живописал, как он произвел проверку на причастность к совершению преступления лиц, проживающих на территории отделения и ранее судимых за половые преступления: Сидорова С. С., 1912 года рождения; Петрова П. П., 1913 года рождения; Иванова И. И., 1914 года рождения, и так далее от рождества Христова. Самому молодому в списке было шестьдесят лет, и справка заканчивалась полным сожаления пассажем о том, что почти всеми проверенными предъявлено алиби, а двоих проверить на причастность не удалось в связи с их кончиной от старости. Конечно, все они полностью подходили под приметы молодого и кудрявого… Ха-ха, вот так и работает.

А вот еще шедевр — справки по приостановленному делу. Прокурор мне сунул старое дело о насилии в отношении работника милиции — тот задерживал квартирного хулигана, а хулиган и ему навешал. Делу исполнилось пять лет, и тот, кто его приостановил в связи с исчезновением обвиняемого, в прокуратуре давно не работал. Я с нерастраченным пылом послала пару повесток, никто по ним не явился, и пришлось писать поручение о приводе. Ну вот и ответ — целых пять рапортов постовых о том, что такого-то числа они выходили в адрес, дома никого не было; на следующий день вновь выходили в адрес, звонили, стучали, дверь никто не открыл. На третий день опять стучали, но никто не вышел. Ну что ж, погода сегодня хорошая, туфли удобные, могу и сама прогуляться до адреса.

Выйдя из прокуратуры, я подмигнула бомжам, нахохлившимся в ожидании вечера, и пошла по закоулочкам нашего района. Я даже и не знала, что улица, на которой расположен интересующий меня дом, такая длинная, что простирается до самой железной дороги. Да, местечко действительно глухое; так, дом 3, дом 5, а где нужный мне седьмой? Улица кончилась. И спросить-то не у кого. Ага, вот под кустиком еще одно злачное место на свежем воздухе — клуб «У старого бомжа».

— Не подскажете ли, господа, где дом семь по улице Чащина?

Те, к кому я обращалась, преодолели обычную для дневных бомжей апатию и уставились на меня с подобием интереса.

— Не доходя упретесь, — прохрипел самый представительный из них. — Уже давно на кирпичи растащили.

— Что растащили? — не поняла я.

— Домик семь, мадам. Его уж года три как расселили.

Оглянувшись, я увидела, что домик не только расселили, но и сломали до основания, на месте, где он некогда возвышался, лежала жалкая кучка строительного мусора. Да, ребята-постовые, хорошо же вы стучали, аж домик развалили. Как в анекдоте про девочку в разорванной одежде, всю в крови, — «ни фига себе чихнула!»

В контору я вернулась с мыслями о том, что полдня — псу под хвост, и тут же жизнерадостный голос дежурного РУВД усугубил ситуацию, призывая меня на труп в подвале. Вот и вторая половина дня — туда же. Порадовавшись тому, что я забыла о своем дежурстве и вырядилась в длинную белую юбку, которая будет исключительно смотреться в затопленных катакомбах, я поплелась в машину.

Юбка моя пострадала еще до прибытия на место происшествия, в грязном милицейском «уазике», хотя вообще я предпочитаю именно эти смешные машинки — у меня плохой вестибулярный аппарат, а в «козлах» не так укачивает.

Около подвала стояли два скучающих оперативника и судебный медик, при виде которого настроение у меня резко улучшилось, невзирая на сообщение о том, что в подвале полно блох. Просто для таких случаев у меня в сумочке всегда найдется таблетка бутадиена; этому фокусу меня научили эксперты-биологи. Блохи реагируют на более высокую по сравнению с окружающей средой температуру, поэтому прыгать будут, ориентируясь на меня как на источник излучения тепла. Бутадиен понизит температуру моего тела на несколько градусов, и я потеряю для блох интерес.

А с Димочкой поработать на месте происшествия всегда приятно. Вот и сейчас, стоя на шаткой досочке в створе мрачного подземелья, Дима галантно протягивал мне руку над разливанным морем нечистот со словами: «Позвольте, я буду вашим Вергилием!»

Наши фонарики высветили в углу подвального помещения тело, поедаемое опарышами; босые ноги были перехвачены веревкой. На запястье блеснули часы — похоже, дорогие. Опарыши просто кишели на виске, а значит, там была рана, и наши надежды на умершего своей смертью бомжа растаяли как дым. Опера любезно притащили мне в качестве стула самый чистый ящик от винного магазина, набросали под ноги картонок, и работа началась.

Дима монотонно диктовал:

— Труп мужчины на вид лет двадцати пяти — тридцати, в состоянии гнилостных изменений, кости конечностей на ощупь целы, ребра на ощупь целы, волосы на голове светло-русые, короткие; тьфу, черт, опарыши в рану лезут.., на правом виске зияющая рана с повреждением кости размерами около два на полтора сантиметра… Ребята, рыболовов среди вас нет, а то на опарышей хорошо клюет, могу вам собрать в коробочку…

А я писала протокол и думала, что любая нормальная женщина на моем месте должна была воскликнуть :"Что?! Я — и этот труп?! Я в белой юбке — и этот подвал?!" Вместо этого я спокойно дышу тошнотворным духом разложения мерзкого кадавра и в паузах, когда скалываю скрепкой листы протокола, пошучиваю с Димой. Более того, вспоминаю, что, когда моему малышу исполнилось полтора годика, я вышла на работу и тут же поехала на труп". На месте происшествия сердобольный эксперт-медик посочувствовал мне: «Бедненькая Мария Сергеевна, из длительного отпуска — и сразу на место происшествия!» А я ему в ответ: «Михаил Юрьевич, я вас уверяю — стоя у плиты и корыта, я все полтора года мечтала об этом сладостном миге — когда я приеду на убийство…»

— Маша, рана, похоже, огнестрельная, — отвлек меня от самокопания Дмитрий. — И думаю, что нам повезло, ранение слепое, пулька должна быть в черепной коробке. Часы и перстень снимаю, вот они в конвертике… Ребята, у меня в кармане «беломор», достаньте кто-нибудь, прикурите и мне в зубы суньте, ладно? Мне пока перчатки снимать не хочется… Машуня, ты слышала, как два главковских орла выезжали на ножевое в бане? Лежит мужик зарезанный, медик его уже осмотрел, раночку замерил, ножик рядом валялся, следователь его к тому моменту упаковал в конвертик, а тут вваливаются деятели из убойного, хар-рошие; на глазах у изумленной публики один подходит к трупу, наклоняется к ране, потом выпрямляется и говорит: «Огнестрел!», а второй прикладывает к ране палец и авторитетно подтверждает: «Калибр 7,62!», после чего они важно отбывают восвояси — мол, сделали все, что могли, показали молодым, как надо работать…