Читать книгу "Красная петля - Реджи Нейделсон"

Вечерело. Сид ненавидел сентябрь, эту печальную пору, за то, что день так явственно идет на убыль. Он едва замечал, что соседние столики на смотровой площадке занимают какие-то люди, изучают меню, заказывают еду и выпивку.

Сид подобрал трость, которой пользовался с тех пор, как, играя в теннис, повредил лодыжку, старую трость из американского лавра, подхватил сумку с книгами и похромал к лестнице, по-прежнему жалея о своей первой трости, ореховой, с набалдашником в виде головы Джимми Картера, – той, что получил в подарок за статью о президентстве этого деятеля. Сид был слишком тщеславен, чтобы пользоваться алюминиевой клюкой, выданной в клинике, – и знал это.

Подойдя к барной стойке, Сид заказал последнюю кружку пива. Впервые за многие годы купил пачку сигарет, забросил сумку на плечо и вышел на улицу.

Содрав целлофан, он понюхал табак, закурил – и почувствовал себя мальчишкой, который курит украдкой. Вкус – потрясающий.

Сид помедлил на крыльце ресторана, оглядел улицу. Но бродяга исчез. Горят фонари. Люди стекаются в рестораны. Погода отличная, благоуханный вечер – и Сид решил прогуляться пешком до дома. Он тяжело опирался на трость, но дым и ночной воздух бодрили. Он прошел мимо Приморского терминала – огромной пустынной стоянки для арестованных автомобилей.

«Глупо было так нервничать», – подумал он и вдруг осознал, что сказал это вслух, «Старый дурак».

Сид отбросил сигарету.

На Кофе-стрит он пересек скверик и вышел к новому пирсу. На полпути лодыжка заныла, и Сид тяжело опустился на скамейку. Дом – в нескольких минутах ходьбы, но Сид потерял счет времени, задремал.

Вдруг он резко пришел в себя, нервы превратились в натянутые струны. На него кто-то смотрел, совсем рядом. Сид встал, сна – ни в одном глазу, и поспешил к дому. Но вдруг понял, что перед ним – нечто, и он чует его запах.

Лучший способ одолеть страх – заглянуть ему в глаза, подумал Сид, стискивая массивную трость.

Он почувствовал запах этого человека раньше, чем увидел его, а затем услышал плаксивый голос. Воняло бездомным. Тот прямо пред Сидом, приближался к нему.

– Мелочь не завалялась? – негромко спросил бродяга. – Хоть доллар? Пятьдесят центов? Я голоден, брат. Пожалуйста.

Да, это тот самый бездомный. Одного с Сидом роста и цвета кожи – она не слишком темная, но посеревшая от выпивки и наркотиков. И под этими лохмотьями и грязью – человек, похожий на Сида. И Сид вдруг догадался, что бродяга тоже это знает.

Глазки, липкие от глаукомы, остекленевшие от катаракты, впились в лицо Сида. И в них – своего рода мрачное удивление. Бродяга протянул лапу. Сид пошел вперед, не останавливаясь.

«Увидимся еще», – пробормотал нищий в наркотическом дурмане. Сид снова посмотрел на него – и возникло чувство такое, будто он видит в этом бродяге свою смерть.

Прекрати, велел себе Сид. Что за пафос. И второй раз за вечер пожалел, что не подал несчастному.

Тот же, прежде чем исчезнуть окончательно, еще раз обежал вокруг Сида, оставив в воздухе вонь, словно зверь, метящий территорию.

2

– Какого он цвета? – вернувшись, спросил я у детектива в красной куртке, что по-прежнему стояла у воды.

– Под ноги гляди! – вскрикнула она и ухватила меня за рукав. – Чуть в воду не навернулся.

Я повторил вопрос:

– Так что насчет цвета? В смысле, кожи. Белый? Черный?

– Вроде кто-то сказал, что черный. Я слышала. Придется подождать, пока кто-нибудь снова не нырнет и не обыщет его на предмет документов. Но – черный. А что?

Мне стало не по себе.

– Сколько ждать?

– Часа полтора, не меньше. Тебе что, плохо?

Я снова угостил ее сигаретой, и несколько минут мы курили. Я рассматривал металлический десятиэтажный конус на другом берегу канала. Когда-то там хранили и перерабатывали сахарный тростник, выгружаемый в порту. Я читал, что раньше это сооружение принадлежало Фердинанду Маркосу, не то самому, не то его кузену или еще какому-то филиппинскому прохвосту.

Завод был заброшен. От пожара все вентили, трубы, шестеренки и прочие механизмы превратились в груду спекшегося корявого железа.

Детектив взглянула на причал.

– Наверное, бедолага просто оказался не в том месте и не в то время. Сейчас в этих краях почти не убивают. Небось надрался и полетел в воду.

Она поведала, что живет здесь с рождения и повидала немало преступлений, особенно после того, как разгрузку судов перенесли в большой современный порт Байонны.

– Джерси, – добавила она с презрением.

Припомнила времена, когда что ни день – то «мокрое», причем в каждом квартале, притоны в заброшенных домах, которые служили сортирами, пальба ночи напролет. А когда она была девчонкой, директора ее школы пристрелили среди бела дня.

– Веселый был райончик, кровищи по колено, – рассказывала она. – Народ вываливал свое дерьмо на берег, даже дохлых кошек туда швыряли. А раз в неделю приезжали мусорщики и разгребали.

Но потом дело пошло на лад. Берег кое-как обустроился, супермаркет появился, даже «ИКЕА» принюхивается.

– Теперь Ред-Хук – официально классное местечко. – Она ухмыльнулась. – Народ дерется за недвижимость. Дизайнеров понаехало. Перед старыми складами разбили скверы. Сплошная красота. Папаша помер бы со смеху. Он в порту промышлял. Старая школа, – она перекрестилась и бросила в воду недокуренную сигарету. – Ты что-то знаешь о покойнике? У тебя личный интерес?

Я кивнул.

Передо мной, в поисках лучшего вида на труп, возник полицейский фотограф. Уже второй, в куртке с ядовито-желтыми полосками. Меня это удивило: надо же, сколько народу задействовано.

– У вас всегда столько людей выезжает? – спросил я.

– Я сейчас о том же подумала. Сама поражаюсь такому вниманию, – доверительно призналась детектив. – В смысле, перед съездом республиканцев каждый коп вкалывает вдвое, а то и втрое больше ради спокойствия политиканов. А тут в воскресенье на рассвете – и такая толпа на причале в Ред-Хуке. К чему бы? Не иначе, какая-нибудь шишка заинтересовалась.

– Ну да.

– Как же я рада, что это лето почти закончилось. Как его обозвали – «Лето риска»? – она усмехнулась. – А сейчас предполагается, что все наши должны вернуться из отпусков и охранять богатеньких республиканцев и козлов-толстосумов, которые дают им миллиарды. Не говоря уже про долбаных пикетчиков. Ты когда-нибудь бывал на этих политмероприятиях?

Я покачал головой.

– Мне как-то довелось, в Хьюстоне, при первом Буше, отце. Я тогда только в колледж поступила – и это было нечто. Какие-то христианские маньяки швыряли в толпу пластиковых зародышей, потому что ненавидят аборты, и еще там были богатые дамочки – никогда прежде не видела таких здоровенных бриллиантов. И жара градусов под полтораста.[2]Так я к чему, собственно, – спохватилась она. – У нас такая система, что избираются только богатеи – и всем на это наплевать. Я, конечно, за порядок и закон, и за смертную, блин, казнь, сама бы голыми руками придушила каждого гада-террориста, попадись он мне. То есть их просто необходимо выбраковывать. Как животных. Но это не значит, что мне нравится, когда богатеи меня обкрадывают или когда американские солдаты издеваются над заключенными в Ираке. И я думаю: куда мы катимся? Нам твердят – потерпите, потерпите, все к лучшему, убаюкивают страх. А я думаю: что они творят, елки-палки? – она пожала плечами. – Я только и хочу, чтоб они, блин, отвязались от нас, эти козлы в Вашингтоне, которые ни в грош не ставят нашу безопасность.