Онлайн-Книжки » Книги » 📔 Современная проза » Перевод с подстрочника - Евгений Чижов

Читать книгу "Перевод с подстрочника - Евгений Чижов"

277
0

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 ... 87
Перейти на страницу:

это неисчислимое множество горячего песка,

пересыпаемого ладонями горизонтов

из пустого в порожнее и обратно в пустое.

Небо, глядя тебе в лицо, каменеет, бледнеет.

Солнце стоит неподвижно, извергаясь, как вскрытый нарыв.

Ветер играет с тобой, как ребёнок с дремлющим львом,

дитя в необъятной песочнице, насыпающее барханы и снова

ровняющее их, оставляя следы на тебе, как и брюхо гюрзы или эфы.

Но они исчезают быстрее теней облаков.

Сквозь городской шум, гвалт новостей, голоса друзей,

визги и тявканье врагов, сквозь нестройную музыку жизни,

в дальнем громе, перекатывающемся за горизонтом,

я слышу твой глухой львиный рык, от которого дрожит воздух.

Ты ширишься у меня под сердцем, днём и ночью

чувствую жаркое дыханье твоей ненасытной пасти,

из века в век пожиравшей города с их царями,

крепости с их гарнизонами,

караваны, гружённые коврами, драгоценностями,

пряностями, шелками,

караваны, гружённые неподъёмной тоской,

вереницы верблюдов, несущих упорство надежды,

с каждым шагом увязая всё глубже во времени.

Каждый шаг тяжелее предыдущего, пот заливает глаза.

Ты – дахр. Всем, всем, всем

твой горячий песок забил оскаленные мёртвые рты.

Все жуют эту пресную пищу смерти, сухой паёк времени.

В твоей лунной безлюдной ночи слышен скрип песка на зубах.

Луна глядит на тебя, как слепой смотрит в зеркало.

Лишь она тебя знает, заливая своим нежным светом.

Ты ширишься, перерастаешь себя, твоя

неподвижность обманчива, твой центр

ненаходим, твоя форма изменчива.

Ночью мы с тобой остаёмся один на один, ты и я под голой луной,

под которой тень человека достоверней его самого.

Слухом сердца слышу оглушительный

гул твоей тишины. Глазами сердца подолгу

гляжу в твоё ночное лицо, лишённое черт.

Ты ширишься

как раковая опухоль под сердцем моей страны.

Но тебя нельзя удалить, не вырезав вместе и душу.

Закончив, Печигин посмотрел на слушателей. Лицо женщины было непроницаемо-внимательным, старый коштыр глядел на него без удивления, но выжидательно. Похоже, побывав в Москве, он ничему больше не удивлялся; Олег был для него существом иной природы, от которого можно было ждать всего. Убедившись, что чтение завершилось, он вновь принялся молча смешивать в кружке своё питьё.

– Ну что? Как вам? По-моему, хорошие стихи. А в оригинале, с рифмами и соблюдением размера, наверняка ещё лучше.

– Конечно, – с готовностью согласился старик, – гораздо лучше!


Он подошёл, когда Печигин стоял у окна в коридоре, где было не так душно. Встал рядом, но спиной к стеклу. На его словно из одних прямых углов составленном тёмном лице блестели в косом вечернем свете крупные капли пота. Минуты три он молчал, а когда Олег уже собрался возвращаться в купе, заговорил на чистом русском, без всякого акцента:

– Всё, что вы читали и слышали о нашей стране, – только часть правды. В действительности всё гораздо хуже. Я думаю, вам полезно это знать. Прошлой зимой, например, в холода вымерли не десятки, а сотни людей. В горах, где нет ни электричества, ни отопления, замерзали целые кишлаки. Старик ничего об этом не знает, потому что по телевизору или в газетах об этом не было ни слова. Все средства информации под железным контролем власти, в них нет ничего, кроме славословий Гулимову и новой эпохе, начатой его правлением. Разрушенное гражданской войной хозяйство не восстановлено, дехкане живут впроголодь, не только молодые, но вообще все, кто может, уезжают из страны. Гулимов открывает тюрьмы и выпускает на свободу тысячи уголовников, народ ликует по поводу амнистии, а он это делает затем, чтобы освободить камеры для противников режима. Видите блеск – вон там, на горизонте, – повернувшись к окну, он показал на мреющее сверкание вдали, между песками и небом. – Это соляные озёра. Точно такие же, только ещё больше, есть по ту сторону границы, на нашей территории. В них с вертолётов сбрасывают расстрелянных. Соль разъедает тела, и от них не остаётся ничего. Ни следа. Особенно много их скинули туда после последнего покушения на президента. Вода в этих озёрах должна была выйти из берегов. Да, я думаю, вам нужно это знать. Я, извините, не представился, меня зовут Алишер. Отец, учитель литературы, назвал в честь поэта. В России обычно говорят Алик или Александр.

Он произносил всё это ровным тоном, спокойно, но лицо его кривилось, точно составлявшие его прямые углы теснили и давили друг друга. Похоже было, что он борется с головной или зубной болью.

– У вас ничего не болит?

– Зубы. Буду благодарен за таблетку анальгина, если найдётся.

Печигин сходил в купе за анальгином.

– Многое из того, о чём вы говорите, я слышал раньше. Мы не раз говорили об этом с Тимуром, я сперва не соглашался на его предложение, но в итоге он меня, в общем, убедил. Он утверждает, что это пропаганда противников президента из конкурирующих кланов, чья цель – дорваться до власти.

– Он много чего утверждает, Тимур Касымов. Один мой знакомый прозвал его «человек с пятью головами». С пятью головами и десятью руками, и все эти головы беспрерывно говорят, комментируют, дают и берут интервью, разъясняют и поучают, а руки пишут и печатают. Как-то я переключал телевизор, и по трём каналам он говорил одновременно, на разные темы, а по четвёртому ведущий зачитывал его статью! Он везде, в каждом доме, где есть телевизор, а он, к сожалению, есть повсюду, в последнем кишлаке. Коштыры любят телевидение. Вы сказали, что знали его с детства? Удивительно, что у него вообще могло быть нормальное человеческое детство – мне казалось, что это не человек, а гомункулус, выращенный нынешним режимом в колбе телеэкрана. Хотя вообще-то ещё неизвестно, кто из них кого в этой колбе вырастил…

Он помолчал, потом спросил:

– Так каким, интересно, был наш Тимур в детстве?

– Каким он был? – Печигин пожал плечами. – Знаете, это было так давно… Когда долго, хотя и с большими перерывами, знаешь человека, перемены в нём заслоняют то, каким он был раньше. Хотя кое-что, конечно, помню… Ну, он был довольно полным…

– Он и сейчас не худой. – Алишер ухмыльнулся разом скривившей всю сумрачную кубатуру его лица усмешкой.

– Да, но потом, в молодости, когда поступил в университет, он сильно похудел, таким я его в основном и запомнил. А в детстве был, можно сказать, толстяком, но не неуклюжим, а, наоборот, довольно подвижным. Физкультуру не любил и, как мог, прогуливал, это нас и сдружило, зато обожал возиться, бороться, выкручивать пальцы. При этом быстро входил в раж, краснел, пыхтел, свирепел, от него было не отвязаться, и было уже непонятно, возня это или драка. Выйдя из себя, уже не думал о последствиях, мог швырнуть камень в голову, садануть табуретом. Из-за этого его сторонились, мало кто с ним дружил. Он был, что называется, без тормозов. Но мне он всегда был интересен. У него были такие странные для подростка увлечения. Например, уже лет в тринадцать он очень интересовался политикой. Дома у него висели вырезанные из газет фотографии президентов и премьер-министров, я помню Черчилля с сигарой, Картера, Хрущёва с ботинком в ООН, Муссолини, Рашидова. Отчасти это объяснялось, конечно, тем, что его отец был дипломатом довольно высокого ранга, благодаря ему Тимур потом, когда надоело учиться на философском в университете, без труда перешёл в МГИМО.

1 2 3 4 ... 87
Перейти на страницу:

Внимание!

Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Перевод с подстрочника - Евгений Чижов», после закрытия браузера.

Комментарии и отзывы (0) к книге "Перевод с подстрочника - Евгений Чижов"