Читать книгу "Проходящий сквозь стены - Александр Сивинских"

Первым делом она «запала», понятно, на Жерарчика — бесенок сразу перекочевал к ней на руки. После чего мои поддельные рекомендательные письма и фальшивые — или все-таки подлинные? — свидетельства об окончании многочисленных престижных учебных заведений стали лишь необязательным довеском к его доверчиво распахнутым глазам.

На меня она взглянула мельком, но… я ей тоже понравился. Иначе и быть не могло. Я всем дамам нравлюсь: этакий славный синеглазый мальчик с «приличной» внешностью и смазливой рожицей, благоухающий бесполым ароматом «XS». Довольно точное мнение о моем облике можно составить, перелистав детскую книжку и обратив внимание на иллюстрации. Двенадцать сказочных принцев на дюжину — вылитый я. Поль Викторович Дезире. Мечтательный и чуточку инфантильный. Тонкий и стройный. Гордая посадка головы и пепельные локоны, подстриженные, впрочем, в соответствии с современной модой. Не хватает мне только шпажонки на боку, бархатного берета со страусовым пером, брыжей, лосин, штанов фонариками, а также прочих пряжек, башмаков на каблуках и атласных плащей.

Конечно, служит такая внешность хорошим подспорьем в моей работе, однако сам я от нее отнюдь не в восторге. Мне бы мужественности. Плеч саженных. Щетины недельной. Баса рокочущего. Жестов скупых и исполненных силы. Однако — мечтательность, повторяю, и инфантилизм. Хотелось бы возразить в запале, что первое впечатление обманчиво… но воздержусь. Все равно ведь никто не поверит в стальную жесткость и холодную безжалостность такого пупсика. Да вы шутите! У-тю-тю, золотце…

Поэтому-то держит меня цепко и ценит высоко бессменный шеф и владелец детективного агентства «Серендиб» бей Сулейман Куман эль Бахлы ибн Маймун и прочая и прочая. Всего двадцать девять имен собственных, не считая артиклей, предлогов и компонентов, обозначающих степени родства. (Впрочем, для узкого круга — всего лишь Сулейман или даже просто Сул.) Поэтому, да потому еще, что стены и потолки для меня — не гуще утреннего тумана для нормальных людей. Вижу я сквозь них неважно, слышу неплохо, а вот прохожу через большинство — без малейших затруднений.

Волшебным даром этим обязан я, полагаю, отцу. Мама в молодости была удивительной красавицей. Она и сейчас может свести с ума кого угодно, а уж двадцать-то лет назад… Ну, этот стервец и повадился к ней ходить по ночам. Сквозь стены, разумеется. Она-то, бедняжка, все думала, что призрачный добрый молодец — ее невинный эротический сон. До тех самых пор, пока не поняла, что беременна. На следующую же ночь она назвала папочку подлецом, отхлестала по щекам и прогнала. Навсегда.

Я ни о чем таком не подозревал, называл отчима папой (Дезире — мамина девичья фамилия) и рос обычным ребенком. «Прозрение» пришло вместе с прыщами и прочими атрибутами полового созревания. Сначала я стал слышать по ночам странные звуки из родительской спальни. Что это за звуки, я понимал, но слышать сквозь четыре капитальные стены (квартира у нас была немаленькая), кухню и ванную!.. Я стал плохо спать. Мучился страшно. И вдруг однажды я ЭТО еще и увидел! Сквозь стены. Господи, стыдобушка, хоть волком вой! Взвыл я, на стену бросился… и не заметил, как скользнул в сероватую зыбь: раз, другой… и вдруг оказался прямо перед супружеской кроватью. Перед соседской. Хозяева, к счастью, были заняты друг другом, поэтому меня не заметили. И настолько мне гадостно сделалось, что я безумно возжелал сквозь пол провалиться, невидимкой стать, а то и предметом мебели. Креслом, например. И провалился! По колено. И креслом стал вдобавок. Велюровым, с ореховыми подлокотниками и изгрызенной мышами задней ножкой. Когда соседи заснули, скользнул обратно.

Как только прошел первый испуг, я решительно приступил к опытам. Вот дурак-то! Не знал, что кое-какие из них окажутся отнюдь не безобидными. Начинал я тренировки дома, и сперва настоящие неприятности обходили меня стороной. До той поры, пока лазал из комнаты в комнату, в шкаф и назад. Да из квартиры на улицу: моя комната примыкала к глухому углу сквера, да и первый этаж.

Кирпич, дерево, стекло пропускали меня отлично. Легкие бетоны без наполнителей и пластик — хорошо. Железобетон — удовлетворительно. Зато металл… После попытки атаковать стальную дверь я насилу сумел вернуть себе человеческий облик. А выпал из нее такой отвратительной массой, что зеркало, стоявшее в прихожей, треснуло, отразив ту кучу гнили и слизи, которой я стал. После я мучительно хворал целую неделю и едва не умер. Потом еще месяц никак не проходил странный изматывающий зуд — не снаружи, а как бы изнутри тела. Чешись — не чешись, все едино: зудит, да и только.

Не скоро после того я возобновил эксперименты. И стал значительно осторожней.

Прохождение через преграду, скажу я вам, огромный стресс для организма. Практиковать его лучше всего на полуголодный желудок, хорошенько выспавшись, в спокойном, сосредоточенном на достижение результата состоянии духа. Проникновение «на нервах» (таким было первое) удается раз в году, да и восстанавливаешься после него вдвое, втрое дольше. Но в любом случае заниматься этим делом слишком часто не стоит. Есть риск серьезно подорвать здоровье. Я — все равно что спортсмен-чемпион, который способен на рекордный прыжок, толчок, забег, заплыв. На то, что другим не под силу. Однако вряд ли подобный супермен станет поминутно рвать свою трехсоткилограммовую штангу или «выбегать из девяти секунд» на стометровке, разрывая жилы и калеча связки.

Полезным побочным эффектом является возможность в первые минуты после проникновения видоизменять собственное тело. Видимо, межмолекулярные связи на момент выхода из стены до такой степени ослаблены, что организм становится сверхпластичным. Одним волевым усилием из него можно лепить что угодно. Хоть пони с подковами, хоть кресло с ореховыми подлокотниками. Ответил бы кто, где эта самая воля вкупе с разумом и чувствами гнездится, когда я сквозь стены просачиваюсь? Как начинаю об этом думать, не по себе делается. Вдруг в один совсем не прекрасный день полным дебилом с той стороны появлюсь? А сознание так и останется замурованным в камне на веки вечные.

Страшно, по-настоящему страшно…

Мама довольно скоро обо всем догадалась. Отправила меня к двоюродной бабке в деревню. Деревня была — одни старики да старухи. Из молодежи в ней имелась только печальная пятнадцатилетняя кобыла Холера, состоявшая при лесопилке. Из культурных развлечений — бабушкин доисторический телевизор «Чайка-4», принимающий одну программу. В школу, точно Филиппок, пешком ходил — семь верст, и все лесом. Однажды даже от волков пришлось спасаться. Видеть-то я их не видел, но слыхал. Ах, как я бежал! Как бежал!

За неимением других занятий я активно практиковался в проникновении сквозь различные преграды и в превращениях. (Хоть, говоря по правде, превращаться без особой нужды не очень люблю. Есть в этом что-то от надевания чужой несвежей одежды или пользования чужими предметами гигиены б/у. Удовольствие далеко не на каждый день.) Это отчасти заменяло мне девочек (свежие липовые доски, а особенно"— живая береза; оч-чень рекомендую!), спорт (каменная кладка) и зрелища (вечерние прогулки в роли какого-нибудь чудовища под чьи-нибудь окна). Как и следовало ожидать, однажды по мне пальнули-таки из дробовика, после чего список развлечений пришлось подвергнуть существенному купированию.