Читать книгу "Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг"

который думал слишком долго и упустил противника.

Стрела правды пронзает мозг Бонапарта.

– Убирайся, или я позову гвардейцев.

– Ты понапрасну транжиришь свой дар, – хрипит Красный человек.

Такое бесстыдство возмущает молодого генерала.

– Кто ты такой?

– Тот, кто знает тебя лучше, чем ты знаешь сам себя, – отвечает Красный человек и облизывает черным языком обезображенные губы. – У тебя превосходная память, острый как бритва ум, четкая цель, талант управлять людьми и дар оратора. – Он пинает ногой скомканные карты, валяющиеся на полу. – Но ты позволяешь себе капитулировать перед хаосом и сумятицей.

Справедливость этих слов жалит Наполеона, как зубы гадюки. Хаос и сумятица – враги любого генерала.

– Даю тебе минуту – скажи мне, почему я не должен бросить тебя в яму к крысам.

Красный человек щурит желтушные глаза так, что видны лишь пустые, бездонные зрачки. Больше не прозвучало ни слова, но хаос и сумятица в голове Наполеона расступаются, словно Чермное море, открывая перед ним стратегию так ясно, что он признает в этом свою истинную гениальность.

Когда наступает утро, Наполеон приказывает кавалерии совершить обходный маневр и атаковать австрийское войско с тыла, а сам возглавляет атаку, подкрепив ее артиллерией. Одуряющий запах пороха, пушечных ядер, картечи и крови возбуждают молодого генерала, его тело пронзают конвульсии экстатической боли и наслаждения, намного превосходящие все, что он испытывает с женщинами. Даже с Жозефиной.

Красный человек появляется из дыма.

– Теперь ты осознал свой дар. Не трать его понапрасну. Кому много дано, с того много и спросится.

Эти слова воспламеняют в нем новые амбиции. Наполеон пишет Жозефине, что он больше не считает себя обычным генералом, что теперь он человек, призванный решать судьбу народов. Без разрешения Директории он ведет свою уставшую армию в дальний поход покорять Египет.

Красный человек постоянно находится рядом с ним.

2

Она далеко пойдет, если свиньи не съедят

Реймс, Франция, 1798 г. Когда ко мне приезжает Мелвин Сюйон, он тут же просит позволения взглянуть на мои виноградники, бабушкино наследство, упокой Господь ее душу. Он пахнет сладко, будто молодой кукурузный початок – запах долгих летних дней, солнечных лучей на моих щеках, теплой тропинки под босыми ногами. Приятно.

Мелвин впечатлен моим приданым и после нашего возвращения тут же обращается к моему отцу и просит моей руки.

– Месье, почему вы не спрашиваете меня? – удивляюсь я. – Ведь я тут.

Папá затягивается трубкой и кашляет, выдыхая большие клубы дыма. Маман смеется.

– Ах, Барб-Николь, какие у тебя странные шутки. – Ее ногти впиваются мне в руку. – Пойдем, милая. Пускай мужчины поговорят. – Она тащит меня по коридору в свой салон и закрывает за нами дверь. – Считай, тебе повезло, если ты выйдешь за месье Сюйона. Сюйоны – крупнейшие землевладельцы в Шампани.

Ее парфюм – гардения – дерет мне носовые пазухи, я кашляю и чихаю, у меня кружится голова. Я зажимаю пальцами ноздри. Маман бьет меня по руке.

– Перестань. В округе осталось мало мужчин, все ушли на войну. – Ее голос дрожит, словно скрипичная струна, натянутая так, что вот-вот лопнет. – Пожалуйста, Барб-Николь, скрывай свое проклятие хотя бы до помолвки.

Она глядится в напольное зеркало и разглаживает мизинцем морщинки на лбу. Внезапно мне становится ее жалко, и я чуть не говорю ей правду. Ведь я использую мой Нос, чтобы отпугивать тех, кого она прочит мне в женихи. Я жду моего милого друга детства, ведь он вернется когда-нибудь с войны. Его родители живут на нашей улице. Но маман никогда не нравился мой Головастик, как я звала его. Она считала его странным.

– В твоем упрямстве виновата бабушка, – ворчит маман. – Разве не понятно? Она выдумала этот проклятый Нос, чтобы оправдать твои капризы и фокусы.

– Нет, мой Нос не проклятие. Это дар, доставшийся мне по наследству от прадеда Рюинара. Она сама так говорила. – Но в глубине души я понимаю, что маман права. Нос был бабушкиной розовой сказкой, которую она придумала для своей любимой внучки, такой необычной и разборчивой.

– Все это бред сумасшедшей старухи. Иди сюда, я затяну потуже твой корсет. – Маман поворачивает меня и развязывает ленты корсета. – Ты недавно отказала трем претендентам, а скольким до этого? Вот уйдет с твоих щек румянец юности, и ты никому не будешь нужна. Так и умрешь старой девой. – Она откидывается назад, проверяя, ровно ли легли ленты.

– Что ж, у меня хотя бы есть бабушкины виноградники, так что я проживу. Моя дорогая бабушка заботится обо мне даже после смерти.

– Ты знаешь, конечно, что закон дает право отцу распоряжаться наследством дочери, пока оно не перейдет к ее супругу. – Маман туго, будто жгут, затягивает на мне корсет. Я задыхаюсь от нехватки воздуха и от возмущения.

– Нет, маман. Не может быть!

– Oui, oui, да, да, так и есть. – Маман закрепляет ленты двойным узлом, а потом завязывает бант. Я вдвойне остро чувствую свою несвободу.

– Так что же, я должна выйти замуж или лишусь наследства? – Мой голос звучит на октаву выше и срывается в писк.

– Контроль над финансами всегда ведут мужчины, – говорит со вздохом маман. – Только вдовам позволено вести свои дела. Ты уж лучше настройся на замужество, иначе отец продаст бабушкины виноградники, чтобы поправить свои финансы.

– Папá не посмеет! – рычу я.

– Возможно, у него не будет выхода. Налоги теперь ужасно высокие из-за войны.

– Но ведь я не люблю месье Сюйона! – Я втягиваю носом воздух, вспоминая весенний запах Головастика, но память меня подводит. Я снова шмыгаю носом.

– Воздержись от эмоций, – говорит маман. – Тебе это не идет. Любовь приходит после свадьбы, запомни. Недаром говорят: стерпится – слюбится.

Там, на другом конце коридора мой милый папочка принимает предложение Мелвина с оговоркой, что я тоже должна дать свое согласие на брак. Что ж, по крайней мере, теперь слово за мной, и я полностью воспользуюсь этим преимуществом.

Неделю спустя мы с маман приезжаем под проливным дождем на ферму Сюйонов, расположенную на западе Шампани.

Мелвин раскрывает надо мной зонтик, а я приподнимаю подол бархатной юбки, чтобы шагнуть на подножку коляски, и сверкаю новыми башмачками с нарисованными на них цветами, каблуком рюмочкой и шикарными пряжками. При виде них у Мелвина краснеют кончики ушей. Пожалуй, маман была права, сказав: «Покажи свои изящные ножки, и мужчины подумают, что у тебя и все остальное тоже изящное. Это она намекала на мою полноту – не смогла обойтись без ехидства. Если бы не такая колкость, я готова была почувствовать благодарность к ней,