Читать книгу "Каменная месса - Гюнтер Грасс"

которые так ласкают слух. Лучше позволим красоте и эмоциональному посылу этих каменных статуй воздействовать на нас непосредственно».

И мы позволили обтёсанному камню воздействовать на нас или были готовы поддаться его чарам. Мою супругу, которая во время осмотра скульптур всё время молчала, зовут Ута; она родилась, когда культ Уты и Бамбергского всадника[11] достиг своего апогея; в середине тридцатых годов многих девочек крестили именем Ута. Конечно, мне и в голову не пришло сравнить Уту с моей супругой, когда я стоял перед женщиной с поднятым воротом плаща, ведь они обе уникальны в своём роде, но уже тогда, во время моего чтецкого турне, когда мы заехали в Наумбург, меня начали одолевать весьма далеко идущие предположения.

«Я приглашу их всех», — сказал я себе так решительно, словно давал клятву. Напишу пригласительные: «По случаю годовщины моего посещения Наумбургского собора, когда Берлинская стена ещё…» Но по какому адресу? И кого я, собственно, собираюсь пригласить? Исторических личностей, о которых почти ничего не известно? Этого Эккехарда «под номером два», который, будучи маркграфом, рубился в XI веке с лужицкими и польскими дружинами или с какими-то потомками Асканиев? Или мне следует пригласить на бумаге натурщиков, что позировали Мастеру из Наумбурга? Ведь он определённо лепил в своей мастерской тех живчиков или угрюмых меланхоликов, взяв их для образца откуда-то по соседству. Основатели — донаторы собора, кем бы они ни были, — дали только свои имена. А такую озорную резвушку, как эта Реглинда, или нытика Тимо, которых он изваял в камне, точно можно было встретить в переулках и на постоялых дворах Наумбурга. Когда именно? Около середины XIII века, за два-три года до даты создания — до 1250 года, когда империя Гогенштауфенов начала рушиться, собственно, незадолго перед тем, как Фридрих II отчалил в мир иной из-за апулийской болотной лихорадки или от папского яда[12]. Вскоре началось страшное время без кайзера. Однако слыхали ли хоть что-то в Наумбурге о том, что творилось в далёком Палермо? Сподвигло ли на что-нибудь это предчувствие смены эпох Мастера из Наумбурга и его подручных натурщиков?

В воскресный день пополудни я пригласил их всех. Всех. Двенадцать. На бумаге многое возможно. Пришли не все. Я накрыл на улице, перед своей мастерской, посреди ещё бесформенных каменных блоков: тарелки, миски, бокалы, ложки, ножи и, опережая время, двузубые вилки, над которыми криво ухмылялась жена мясника, ставшая позднее высеченной в камне Реглиндой, хотя она же первая наколола на вилку горячую картошину в мундире. Ну конечно, какого лешего я подал, опережая время, картофель? Хотя они им даже понравились, эти непривычные клубни. Только дочь наумбургского ювелира, которой суждено будет позже, много позже, стать натурщицей для Мастера из Наумбурга в качестве знаменитой Уты, казалось, испытывала отвращение к каждому кусочку. К тому же то, что она не желала есть, она держала очень тонкими пальцами. Рядом с ней сидел кузнец, похожий на долговязого, вылепленного из ракушечного известняка маркграфа Эккехарда, и тщетно подбадривал юное создание, предлагая поесть: «Ну же, дитя моё. Разве они такие невкусные, эти тартюфли или земляные яблочки[13]?» Даже из жареных колбасок, которые, как я утверждал, были настоящими тюрингскими, она не попробовала ни одной, в то время как другие натурщики — для образов донаторов Дитмара и Тимо — два кожевника-дубильщика из предместья, беспрерывно спорившие друг с другом, основательно налегали на них, так что колбаски на гриле у меня скоро закончились. Хорошо ещё, что у меня была в запасе современная готовая еда из полуфабрикатов — два десятка упаковок рыбных палочек. Они пришлись по вкусу даже привередливой Уте.

Спокойно и размеренно, сперва только ложками, а потом управляясь с ножом и вилкой, ели торговец сукном и его жена, которых Мастер из Наумбурга попросил позировать за Вильгельма Камбургского и графиню Гербург. Как глубокомысленно они жевали! На десерт был подан холодный вишнёвый суп с маринованными вишнями, в котором я сварил пшеничные клёцки[14]. Палочки корицы и кожура лимона придавали ему особый вкус. И каждый, даже будущая Ута, с тонкой верхней и полноватой нижней губой, угощался, пока кастрюля не опустела. Кстати, прихлёбывали все натурщики из ложечек, даже Гербург, стараясь казаться мещански-благовоспитанной.

Я попытался вступить в разговор с Мастером из Наумбурга, довольно щуплым человеком, которому едва ли доверяли тяжёлую работу по камню. Он посетовал на низкое качество ракушечного известняка, что добывают в ближайшей округе. «Песчаник, — сказал он, — тот, который берут по реке Майн, был бы мне милее не только из-за красноватого оттенка. Н-да, а в конце концов, если всё ладится, то серое однообразие оживёт и без цвета». И, помолчав, добавил: «Вообще-то я против цвета». Пауза. «Дышать должен камень-то».

Мне хотелось знать, случались ли какие-нибудь возражения со стороны епископа, поскольку все фигуры донаторов были светскими, слишком человеческими, без единого намёка на святость. Он зловеще усмехнулся и, немного помедлив, окольными словами дал мне понять, что охватившее все земли производство копий мадонн и святых, будь они вырезаны из дерева в алтаре или вытесаны в камне, ему давно наскучило. «Как возможно обрести среди всей это пестроты путь к Господу?» Епископ же, должно быть, доволен своими людьми, которые оживляют камень, и тем воодушевлением от него, которое дышит гневом, печалью, страхом, а иногда и маленькими повседневными радостями. «Если они глубоко набожны и стойки к страстям, им будет дарована благодать». У меня уже, было, зародилось подозрение, что Мастер из Наумбурга оказался переодетым вальденсом, что, возможно, из Франции, где он искал прототипы для своих скульптур, он приволок еретические идеи, как вдруг он поразил меня прыжком во времени, предвосхитив лютеровскую реформацию и её последствия. Он утверждал, что земная простота спасла скульптуры донаторов от оголтелого разрушения во времена бесчинств иконоборцев. «Ведь их особенно раздражало всякое барахло, связанное с мадоннами, и поповская чёртова возня со святыми — разнесли всё в клочья!» Он снова зловеще улыбнулся.

А потом и дочери ювелира взбрело в голову перескочить во времени в день сегодняшний. Будущая Ута Наумбургская крикнула: «Тут колы нету?» И я был рад, что смог угостить эту до ужаса простоватую девушку колой со льдом. Потом она сказала: «Мне пора. Ещё служба. Каменная месса перед собором». Она ушла, а я свернул свой стол с гостями.

Вскоре после того, как рухнула Берлинская стена, а вместе с нею всё, что разделяло, обещало перемены или грозило ими обернуться, я случайно встретил её снова, если верить, что