Читать книгу "Щекотка ревности - Харитон Байконурович Мамбурин"

забыться в просмотре телевизора, но лицезрение ехидно-умильной рожи «птенца», то и дело проходящей мимо, меня доконало. Вот как, скажите мне, как можно корчить такую рожу, если ты ни-че-го не знаешь⁈

Ладно, Конрад, ты сильный, ты матёрый, ты не знаешь, что такое отступать и сдаваться. У тебя есть подвал, там тихо и спокойно, поиграй в компьютерную игру.

…в подвале сидела монашка и рубилась в стратегию. Кажется, что-то новое, связанное с развитием цивилизации. Выбираешь себе нацию, возглавляешь её, и вперед, с каменного века до ядрен бато…

ЭТО ЗАГОВОР!

Ноги моей не будет в этом доме! Неделю!

Поспешно одевшись в уличное, зашагал на выход, но не тут-то было! В дверях я столкнулся носом к носу с Джарредом Гарру, снова припершимся ко мне за каким-то половым органом, но нервов на волчатину уже не было. Я прижал коготь к его черной носопырке.

— Ни! Слова! — изо рта вылетело прямо шипение какое-то, — Пропусти!

Протолкавшись мимо сдающего назад волчера, одетого как-то почти празднично, я отправился дальше, вниз по улице. Снова демоновы коленопреклоненные… и флаги эти… и вымпелы… АРРРГХ!

Ворвавшись в таверну, я тут же засек того самого багроволицего толстяка, что обращался ко мне вчера со своей речью, дошагал до него, хлебающего какой-то суп в окружении вельмож, причем быстрее, чем кто-либо вообще успел среагировать на мое появление, а затем, грохнув обоими кулаками об столешницу, зарычал ему прямо в лицо:

— ЧТО У ВАС ТАМ ПРОИСХОДИТ⁈

Да, Конрад Арвистер никому из близких не лжет, это принципиально. Но это не значит, что он не лжет и себе!

А еще он очень… очень мстителен и считает, что месть нужно подавать горячей.

Как чай.

Да, спустя три часа я сидел у себя на кухне и пил чай. Вдумчиво, неторопливо, медленно смакуя шоколадные конфеты и с удовольствием сёрбая из чашечки. А еще слушал. Внимал гудящему от напряжения воздуху, чьи вибрации порождали изнывающие в муке неведения фибры душ разных мелких и подлых баб, а также одного не менее подлого волчера. Вина последнего была еще не доказана, но мне, претерпевшему столько предательств за один дел, было практически всё равно.

Наконец, самое слабое звено не выдержало и лопнуло. В щель между стеной и дверью на кухню осторожно протиснулась рыжая гадкая голова Тарасовой. Убедившись, что в неё ничего не летит, голова принялась моргать глазищами и пялиться на меня.

Я пил чай, мечтательно осматривая потолок и поглядывая в окошко. Конфеты были вкусными. Голова боялась и мучилась, а еще, кажется, кто-то ей мешал с тыла.

Чай пился, сознание отрешалось от суеты, возня букашек за дверью и на улице уже не представляла для меня какого-либо интереса. Жужжащий в кармане мобильный телефон не вызывал ни малейшего желания трогать сейчас его ядовитый хромантий. Есть чай, есть я, есть покой…

Что-то крякнуло, пискнуло, зашипело, после чего дверь распахнулась полностью, позволяя телу Тарасовой плюхнуться на пол, придавившись двумя висевшими у неё на плечах котами. На котах красовалась Мыш во всём её великолепии, а уже на Мыши расположилась Виолика Радиган, которая, судя по всему, и послужила причиной терминальной неустойчивости данной конструкции.

Пав до уровня плинтуса, эти смертные уставились на меня как питекантроп на балалайку.

Я пил чай. Проблемы неустойчивости среди этих жалких созданий меня не волновали совершенно. Было немного интересно наблюдать, как аккуратно выглянувший волчер взял Мыш за кончик хвоста и потянул, а та, удерживая сиськами и весом нижележащих, поехала назад, везя на себе и под собой всю конструкцию… но всё-таки недостаточно, чтобы хоть как-то реагировать.

Нужно было быть царственным, холодным и отстраненным. Позволить судорожной страсти любопытства, этой поганому огненному червю, жрать предателей со страшной силой.

Это получилось даже излишне хорошо, потому как совсем вскоре весь этот табор из рыцарей, трубачей и вельмож, уже собравший изрядно зевак, столпившихся в конце Малиновой, начал собирать манатки и даже говно (лошадиное), чтобы удалиться своим средневековым гей-парадом с глаз наших долой. И мои-то ладно, но вот потеряв этот раздражитель, нахлебники и заговорщики, скооперировавшиеся против вампира в самый черный из его дней, тут же возбудились, загомонили и начали строить теории. Я невозмутимо сидел у себя в комнате под канделябром с зажжёнными свечами, и читал детектив.

Под дверью шуршали и страдали. Там, в темноте невежества и коварства, творились заговоры и предположения. Там не было покоя, порядочности и верности.

Меня продали и предали, все. Ангел, Учитель, родная дочь, неродная дочь, коты-фамильяры, даже волчер (хотя насчет него сомнения). Кто? Кто мог сплести эту паутину лжи? Что он им пообещал? Как режиссировал мой нервный срыв, окончившийся разговором в таверне? И, черт побери, что это за существо? Нет никого, знающего меня лучше Старри, а та сейчас вроде как пропала на З’Враасе… да и помнит она меня совсем другим.

Самое главное — для чего?

Скоро выясню…

Через три часа терпение у рыжей окончательно лопнуло, и она решилась на вопиющую наглость — поскреблась ко мне в дверь. Тут же метко кинутый тапок громко грохнул, отпугивая изменщицу, она убежала делиться обидой с остальными. Этим, или чем-то другим, они занимались до самого утра.

А уж когда оно наступило я, весело насвистывая, неторопливо собирал чемодан под веселые трели каких-то пташек за окном. Ярко светило солнышко, утренний кофе был чудо как хорош, пять невыспавшихся физиономий, лишь две из которых были без шерсти, лучились предчувствием чего-то очень плохого, рассматривая меня из коридора. Наконец, рыжая, как самая бесстыжая, решилась.

— К-конрад… — пробормотала юная вампирическая фройляйн, рассматривающая мои манипуляции с напряжением