Читать книгу "Охотники за курганами - Владимир Николаевич Дегтярев"

Мятлев, получить тысячу душ крепостных, что населяют село Переяславка Киевской губернии, с деревнями и хуторами.

— Возблагодарю Господа нашего! — сообщил в пустоту комнаты Мятлев.

И совершенно уверенно вскрыл следующую депешу. В ней, опять же канцелярским почерком, ему, Мятлеву, предписывалось Императрицей Екатериной

«немешкотно явить перед свои очи сосланного два года назад майора от артиллерии князя Гарусова и передать ему в руки, без постороннего глаза, личное послание Императрицы. А затем, именем Императрицы…»

Губернатор отложил предписание и стал разглядывать четвертую засургученную депешу. На ней твердой рукой императорским почерком было написано имя получателя:

«Князю Тарусову, в собственные руки. По отсутствию получателя возвернуть в собственные Мои руки. Екатерина».

В нутре депеши туго перекатывалось.

Мятлев вдруг почувствовал, как кровь наполняется обидным бешенством. Ему, губернатору огромного края, Императрица, то есть немецкая принцесса, вынутая из безвестия тридесяти немецких княжеств, пишет через канцеляриста. А каторжанину майору — самолично!

Стукнув дверью, в притолоке появился адъютант Фогтов:

— Ваше сиятельство! Государственный преступник доставлен! Прикажете в подволоку повалить и следствие начать дыбой?

Губернатор сощурился и стал смотреть на блесткий эполет Фогтова. Помял в руке личное послание новоявленной российской Императрицы к безвестному майору. Что там каталось, то было круглым. Как рубль серебряный. Сие есть али, может статься, великий политик, ежли майора пытать железом до смерти. А в Петербург отписать, что каторжанин помре от дурного климата. С письмом же, тайным, от Императрицы к майору, быть в столице к князю Долгорукому. Тот, может, уже составил партию против немецкой выскочки. Долгорукие на то воровство были горазды. Очень рад будет тайной депеше князюшка Иван Васильевич Долгорукий, бывший любимец упокоенного противною партиею Голицыных молодого царя Петра Второго, коего Иван Васильевич Долгорукий мечтал обженить на собственной дочери. Да вот только супротивцы Долгоруких, говорят, опоили по смерть Петра Второго, дав бездельно поцарствовать полтора года. Хотя… правильно, может, и опоили… Не супротивцы, так сами Долгорукие отправили бы ливонского выскочку смотреть снизу, как растет картошка. Неисповедимы дела твои, Господи!

Мятлев перекрестил пупок. И все же — ежели доспеть письмо Императрицы к ссыльному майору лично в руки старого князя Долгорукого, станет ли тем действом Мятлеву прибыток? Может, он еще одну тысячу душ с землицей оторвет?

Мятлев почмокал губой и задел языком пустые десны. Старость, беззубость! Этот бы плант да в молодые годы! А так — опаска есть.

— Так что прикажете, Ваше превосходительство? — напомнил о себе Фогтов. — А то ссыльный буен. В цепи потребен…

Взрыв матерных словес из приемной залы покрыл речь адъютанта. Дверь в кабинет от распаха резнулась о стену, и перед губернатором предстал молодой человек в майорском мундире, порванном от карманов до полы. Человек косо махнул казацкой шашкой и вбил сталь в пол. Десятский охраны за его спиной рвал курок фузеи, не видя, что храповик ружья выломан и валяется на ковре.

— Я — Гарусов! — известил хозяина кабинета майор. — Почто звал, боярин?

Фогтов, даром что полковник, равнодушным вывертом подставил к голове ссыльного пистоль карманной носки.

— Ай-ай-яй! — погрозил Мятлев молодому парню немой от страха рукой. — Воровать против меня удумал? Ведь сей же час пулю проглотишь!

Артем Владимирыч только переступил ногами и махнул рукой влево. Пистоль, даже не фыркнув порохом, оказался в его руке. Полковник Фогтов кинулся к окну и сунул локоть в слюду.

— Караул! — завопил он в дыру. — Грабят!

Десятский, бросив бесполезную фузею, кинулся в кабинет, но мигом остыл, увидев вооруженного противника. А более — остыл от синего лица губернатора. Тот безнадежно махал ладонью: изыди! Караульщик затворил дверь в губернаторов покой и за дверью поднял ор на топочущих в залу караульных:

— Назад пошли! Назад, души помётные!

— Так и помру! — пожалился Гарусову губернатор Мятлев, — не доживу до пансиона. То разве охранные служивые? Поди, в штаны наклали с твоего разбоя, майор. Ну, сообщи сибирскому губернатору, за что к нам сослан?

Артем Владимирыч повел глаза на стол. Добротные листы бумаги, ломанные в трети, поведали, что петербургский гонец привез в Сибирь немалые столичные вести.

— А за то сослан, Ваше превосходительство, что на учениях июня, года шестидесятого, голынтинский баталион Государя Императора Петра Третьего контровой атакой опрокинул и в полон взял. Мои артиллеристы их регулярное пехотное войско пять верст гнали банниками и штыками. До Охты-реки.

От слов майора неприлично хрюкнул адъютант Фогтов.

— Дурен ты нравом, братец, — сообщил Гарусову губернатор. — Впрочем, Императора ныне нет. Почил от трудов. Ныне в России Императрица.

Мятлев поискал глазами на лице ссыльного майора знаки нутряной заботы от злого сообщения. Но лицом майор был красен и только.

— А не имел ли ты, майор, о том ранних известий? А не имел ли ты ранешных знакомств с ныне здравствующей Императрицей? А с графом Паниным?

— Зачинать протокол вести? — Отделился от окна полковник Фогтов, — я к тому изготовлен, Ваше превосходительство.

— Саблю забери, — отозвался ему губернатор, не спуская взора с Гарусова, — да и пистоль свой тоже. Мы душевно побеседуем с майором. Одни.

Только Фогтов покинул кабинет, Мятлев хватанул опального майора за обшлага мундира:

— Совсем дурной, сукин сын! Да что же, нет у тебя понятия, что могу я тебя на цепи в подклеть сунуть и сгнобить, как варнака? Ты кто таков, чтобы свои происки наводить на высшее в крае лицо? Как стоишь?

— Господин губернатор, прошу руки убрать с государева мундира. Не вами он дан, не вам его и терзать. А кто я таков, так о том бумаги ведают, по коим я ныне здесь снег топочу. И прозвание мое есть — князь Гарусов, майор от артиллерии Нижегородского артиллерийского полка, укомплектованного лично старанием самодержца российского Петра Алексеевича Первого. Царство ему небесное!

— Поди же ты! А чьих ты кровей будешь, князь? Небось тех, что и гнилой князь Меншиков?

— Прошу простить, господин губернатор, я от родового корня князей Трубецких, а по прямой родовой ветви — из рода князей Голицыных. Тот факт обозначен в Степенной Книге. Чти, когда станешь в Москве постоем, али еще как… Мой дядя по материнской линии — Михаил Михайлович Голицын, генерал-аншеф, персидский посланник!

— Того, что от московской ветви князя Голицына? Брат Дмитрия Михайловича?

— От московской ветви. От Дмитрия Михайловича.

Мятлев прошелся по кабинету. В ларце, на приступке огромного буфета из кедровой лесины, стояли наливки и водки. Губернатор налил в резную чару крепкой водки и выпил без заедка.