Читать книгу "Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс"

прославленном Плейсере. Вокруг видны следы работ выносливых золотоискателей. В каждом ущелье и овраге видны сломанные и подгнившие ящики старателей. Куда не глянь, старые водяные рвы, кучи гравия и заброшенные шахты, свидетели более красноречивые, чем слово или перо, тех лет, когда тысячи загорелых старателей трудились здесь в поисках самородков или хотя бы драгоценной золотой пыли. Но, времена меняются и от тысяч и тысяч сейчас остались лишь старожилы, которые бродят по предгорьям. Но слова «песок», «самородок» и «карман» здесь всё ещё популярны и золото до сих пор - главная тема разговоров в деревеньке Баррум и местном салуне. Разговоры о чьем-то незначительном успехе, кому «повезло», на несколько дней вновь зажигают искорку «золотой лихорадки», которая живет в крови этих людей и каждый раз разговоры о счастливчиках толкают их искать золото здесь или на каких-то неведомых приисках в дальних краях. А потом старожилы вновь соберутся в салуне за стаканчиком и снова и снова будут говорить о старых добрых днях 49-го и 50-го годов, «больших самородках», «полосе удачи» и «дикие времена» вернутся. Но, конечно, не вернутся. И нынешние старатели так же наивны, как и в те времена, когда золота в этих краях находили гораздо больше. В Ньюкастеле, станции неподалеку от старого горного лагеря, я слышал о человеке, который совсем недавно нашел «карман», из которого вырыл себе сорок тысяч долларов и тут же поступил как большинство его удачливых предшественников - пустился в затяжные кутежи и разврат и уже через пол года закончил свой земной путь там, где ему больше не будет нужно свалившееся внезапно состояние. В каком-то смысле можно сказать, что его удача стала для него невезением. Не так плохо шли дела у других, которые, за несколько дней до моего приезда достали из «кармана» тысячу двести долларов. Они просто развили бурную деятельность в деревенском баре, а когда оказались на мели, вновь пошли искать счастья в шахты. Потому что всегда есть шанс приподняться.

Совершенно другую картину я увидел на дне глубокого оврага, по которому стремительно спешил небольшой ручеёк. В ложе потока старый трудолюбивый мексиканец установил ящик для промывки золота. Он старательно месил в ящике грязь лопатой, промывая огромные объемы породы, чтобы добыть золотого песка на пару долларов в день. Он показал мне огромную кучу гравия из которой он добыл песка на семнадцать долларов. Я помог ему перекатить пару валунов и понадеялся, что он разбогатеет после моего отъезда.

Здесь в горах я решил, что лучше продолжать ехать по железнодорожному полотну, тем более, что вдоль полотна местами был настил вполне пригодный для езды. В то же время по дороге предназначенной для телег иногда было совсем не возможно ехать из за сложного рельефа и липкой почвы из красной глины. С железнодорожного полотна неподалеку от Ньюкастла открывается удивительный вид на земли, по которым я ехал на протяжении последних трех дней и где река Сакраменто несет свои воды через широкую долину к морю. Земля то прорезается глубокими оврагами, то вздымается гребнем и тотчас же вновь опускается в овраг образуя какую-то невероятную огромную гребёнку. Прежде, чем добраться до Оберна (Aubern) мне было необходимо преодолеть ущелье Блумер Кат (Bloomer Cut). Стены ущелья совершенно вертикально уходят в небо с обеих сторон железной дороги и когда проходит поезд его грохот эхом отзывается в тесном пространстве, а со стен сыпятся камни, которые представляют довольно серьезную опасность бродячему велосипедисту. По дороге на Клиппер Гэп из Оберна желтая грязь под колесами, цвет нависающих скал и золотистых расщелин наводили меня на мысль отказаться от моего путешествия и попробовать себя в золотодобыче. Я даже достал лупу из своей дорожной сумки, чтобы провести небольшую разведку.

Прежде, чем я достиг Клиппер Гэпа начался дождь. Я понадеялся, что пока я обедаю дождь прекратится, но он лишь разошелся и превратился в ливень, так что на оставшуюся часть дня я был вынужден остановиться. Склоны холмов вокруг Клиппер Гэпа были покрыты цветущими кустами чапарели и их цветение создавало приятное и праздничное настроение. К вечеру дождь превратился в мокрый тяжелый снег, который шапками нависал на деревья и кусты. К утру весь ландшафт, и без того белый из-за цветов чапарели, стал ещё белее покрывшись снегом. Гостиница в которой я остановился была своего рода на половину ранчо, на половину придорожный трактир, неподалеку от железной дороги. Хозяин, веселый добропорядочный ирландец приехал сюда в 1851 году, во время золотой лихорадки, в поисках удачи, но не сумев сделать состояние на раскопках мудро решил оставить это занятие ради себя и спокойствия своей семьи. Он поселился на небольшом участке земли послав к чёрту все амбиции старателя. Здесь он занялся разведением домашних животных. После того, как он показал мне своих любимых питомцев - боевых петушков, гусей, и молодых бычков, он гордо проводил меня к сараю, где жил его любимец Барни, который был надежно привязан. Барни — боевой пес, непобедимый в этих краях. Хозяин рассказал, что не так давно к ним на бои привозили некоего свирепого и непобедимого пса, с которым должен был сразиться Барни. Многие поставили на то, что Барни проиграет бой. Но, конечно, хозяин так и не увидел собаку, которая завалила бы его любимца Барни. Я заметил, что спина пса покрыта свежими шрамами, но хозяин сказал, что это царапины от кустов чапарели, в которых они с Барни охотятся на диких кабанчиков. Прежде, чем надежно закрыть сарай, хозяин с восхищением сказал, что его Барни «мог бы сразится даже с ягуаром, если бы те не были так трусливы и не прятались на деревьях».

Всё воскресенье шел дождь, а в небольших перерывах снег, так что я был вынужден оставаться в Клиппер Гэп до утра понедельника. Работники железной дороги сказали, что зима была снежной и его столько скопилось под навесами, что едва пробивается поезд и не может быть речи, что сбоку поместится человек. Я прислушивался, но не обращал особого внимания на эти слухи, потому что у меня на этот счет было особое мнение. Утром в понедельник я отправился снова в путь по железнодорожному полотну. После двухдневного ливня это была единственная проезжая дорога.

Первое, с чем я столкнулся в дальнейшем пути- тоннель через гору был слишком узок. Изначально он был построен стандартного размера, но потом из-за угрозы обрушения стены его были укреплены и стали гораздо толще, и поезд там пролезал едва не касаясь стен. Обходить этот холм — это было что