Читать книгу "Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар"

«лиризованной прозы» нередко встречаются в новейшей словацкой литературе, в творчестве молодых, но уже получивших признание авторов — Винцента Шикулы, Ивана Габая, Яна Паппа. Не случайно, возможно, Кошка — персонаж в новелле Я. Паппа «Дондула» — появляется перед столетней липой во дворе своего старинного приятеля именно с тройкой лошадей, что сразу же вызывает ассоциацию с повестью М. Фигули, где столь важную роль играют мудрые красавцы-гнедки. Но дело, конечно, не во внешнем совпадении отдельных деталей, а во внутренней близости.

В отличие от произведений «лиризованной прозы», где действию часто придавался умышленно «вневременной» характер, и датировать его можно лишь по отдельным приметам, — у Я. Паппа в первой же фразе сообщается, что описываемые события происходят вскоре после первой мировой войны. Если в «Тройке гнедых» на богатство Запоточного позарилась старая Маляриха и силком заставила дочь, нарушив клятву верности, выйти замуж за постылого человека, то в «Дондуле» Онуфро, прозванный на фронте Аппунтато, безо всякого принуждения предал свою любовь ради того, чтобы достичь состоятельности. Он женится не на зловредной вдовице, а на принадлежащем ей складе пива, о котором давно помышлял с вожделением. Добившись, казалось бы, всего, о чем мечтал (ну, разве что упрямая служанка никак не желает величать его «паном шефом» — так ведь он сумеет обучить ее «правилам светского этикета»!), Аппунтато вдруг со всей ясностью осознает, что он лишился чего-то совершенно необходимого. Так недостает ему вероломно брошенной цыганки Дондулы. Эта словно приворожившая его «белая женщина ночи, черная совесть дня» — вдруг постигает он — дороже ему всех сокровищ на свете. И, бросив все, он уходит за босоногой смуглой «королевной», которая — подобно пушкинской Земфире — «привыкла к резвой воле».

Сильная лирическая струя в современной словацкой прозе вызвана, однако, не столько воскрешением традиций «лиризованной прозы», сколько их обновлением. Создатели «лиризованной прозы» 30—40-х годов зорко видели, «кто виноват» в народных бедствиях, но в отличие от пролетарских писателей тех лет не вполне определенно представляли себе, «что делать», — отсюда известная расплывчатость их морально-философских критериев. Напротив, у наиболее зрелых нынешних авторов лиризм совмещается с полной четкостью мировоззренческой позиции, базирующейся на историческом опыте. Поэтизация будней нисколько не напоминает у них идеализацию повседневности. Шутливая интонация, ирония не мешают высказать нешуточную озабоченность несовершенством нашего мира. Боязнь нарочитой многозначительности не исключает взволнованного разговора о многих значительных вещах.

Таково, к примеру, творчество Винцента Шикулы. В одном-единственном абзаце его повести «С Розаркой» возникает тема Национального восстания. Возникает как-то неожиданно, когда обронивший кепку старик догоняет своих приятелей. Но здесь сконцентрированы сокровенные авторские раздумья о высоком предмете: «— Ребята! — кричал он им вслед. — Я вам все выложу про Восстание! А то мы скоро совсем понимать перестанем, что же такое было Восстание, столько уж о нем наболтали, что вред один: есть ведь люди, которые не умеют говорить о великих или прекрасных вещах, не умеют и смотреть на них, как не умеют они смотреть, к примеру, на красивую женщину, чтобы не запачкать ее своими взглядами! А ведь Восстание — это больше, чем красивая женщина…»

Искусная недосказанность, тонкие ассоциативные ходы позволяют В. Шикуле воспроизводить сложнейшие внутренние переживания персонажей, передавать читателю сильный эмоциональный заряд. Розарка — воплощение кроткой доверчивости и детского простодушия, которыми так тяготится рациональная эпоха научно-технической революции, — оказывается в итоге в приюте. И писатель бьет тревогу: человеческое сердце порой бывает излишне рассудочным, а лучше, чтобы более сердечным становился рассудок.

Многие лирические миниатюры В. Шикулы пронизаны музыкальными образами. Не только в его новелле «Не аплодируйте на концертах», но также в рассказах двух других авторов этого сборника — В. Швенковой («Скрипка») и П. Яроша («После полнолуния») — звучит печальная мелодия скрипки. Примечательно, что во всех произведениях (как и в ранней новелле М. Фигули о нищем Арвензисе) скрипка — это символ самого прекрасного, что есть в жизни, и одновременно — хрупкости счастья, которое люди обязаны не только оберегать, но и защищать.

Не вернулся с войны шикуловский Сидуш, увезший с собой столь дорогой для него инструмент; у П. Яроша Ондрей Пулла с ножом бросается на гитлеровского лейтенанта, попытавшегося отобрать его скрипку. Героиня Веры Швенковой, Ева, уже разучившись играть, покупает себе красивую блестящую скрипку, когда у нее зарождается еще не вполне осознанная тяга к радостной перемене в судьбе. И вдребезги разбивает ее, поняв, что не в силах пойти навстречу собственному счастью, — в день, когда уезжает почти незнакомый человек, который мог бы стать для нее самым дорогим на земле.

В «маленькой трагедии» Евы и Винцента, которым столь не хватало душевного тепла и не суждено было согреть им друг друга, неустроенность судеб героев подчеркивается природным фоном — морозна «зима их тревоги»: от холода синеют Евины руки, замерзает молоко в бутылках… Такой же холод пробирает и Рудольфа из новеллы И. Габая «Все вокруг засыпало снегом» в ту знаменательную ночь, когда он укрепился в своем решении последовать совету покойного деда — простив измену жены, вернуться к семье, к детям. Гармония или дисгармония человеческих чувств и взаимоотношений не поддается поверке простой арифметикой.

Если «Не аплодируйте на концертах» В. Шикулы, как и новелла В. Швенковой, написана «в скрипичном ключе», то его миниатюра «Падали груши» перекликается своим лейтмотивом с завязкой рассказа Владимира Минача «Скорбь».

Старик Шикулы щедро делится сочными плодами со всеми, кто ни пожелает, хотя годы и умудрили его, что «люди всякие бывают». Богатей Гржо в рассказе Минача — совсем как великан-эгоист из уайльдовской сказки — фанатично стережет свой сад; это из-за него погибает маленький Ондрейко, захотевший полакомиться грушами. Великан в прелестной сказке Оскара Уайльда в конце концов снес стену и впустил в свой сад детей, без которых все там казалось мертво, — но не таков алчный Гржо. Никакие угрызения совести не могут преодолеть в нем собственнического инстинкта. Зато бесчеловечный поступок тестя на многое открыл глаза Яно Гбуру, а также всем односельчанам, которые пришли выразить свое сочувствие ондрейкиной матери — председательнице кооператива «красной» Анке.

В этом рассказе Минача и в его повести «Марка-Найденыш», в новеллах П. Яроша «После полнолуния» и И. Габая «Двое у стрелки» отражено утверждение нового сознания в послевоенной словацкой деревне, протекавшее иногда весьма болезненно и не обходившееся без жертв. Груз старых укоренившихся представлений немало людей тянул к былому.

Как в прошедшем грядущее зреет,

Так в грядущем прошлое тлеет…

(А. Ахматова)

«Крайняя ситуация», вызванная смертью ребенка, возникает и в рассказе В. Минача «Кто шагает по дороге». Голубоглазая малышка умерла только потому, что никто из водителей машин, обгонявших по шоссе отца с больной девочкой на руках, не пожелал остановиться, хотя у некоторых из них «в душе и застряла маленькая колючка укора».