Читать книгу "175 дней на счастье - Зина Кузнецова"

что Леля скидывает на нее свои проблемы, мешая ей наслаждаться путешествием, и убрала телефон в карман.

3

После школы Андрей Петрович завез Лелю домой и, не сказав ей ни слова, уехал на работу. Новое назначение застало его врасплох, и он, пусть и уверенный в своих силах и опыте, все же не мог легко отнестись к ответственности, легшей на его плечи, и днями напролет сидел в кабинете, вникая в тонкости производства. Все к лучшему, считал он. Брак развалился, дочь явно не желает проводить с ним время. А так… хоть где-то полезен и важен.

Леля дома, не церемонясь, раскидала стянутые кое-как с ног берцы, бросила куртку на перилах лестницы, уже у себя в комнате стянула водолазку, затем юбку и в одних колготках и топе улеглась на постель. Страшно ныли виски и лоб, будто в голову поместили воздушный шар и надували его, надували, а он упирался в череп изнутри и давил, давил…

Неплотно закрытая дверь в комнату со скрипом приоткрылась, и большой старый сенбернар Филя медленно подошел к кровати. Не открывая глаз, Леля свесила руку, и Филя подсунул под нее пушистую голову. Леля нашла в себе силы повернуться, открыть глаза, хоть дневной свет и вызывал тошноту, и улыбнулась псу, легонько потрепав его по макушке. Людей удивляла его кличка. Казалось, что такая большая и солидная собака должна зваться Айроном, Графом или Бароном, но трехгодовалой Леле щенок показался похожим на собаку из передачи «Спокойной ночи, малыши!», которую ей включала мама. Так Филя и стал Филей.

Леля жила с папой. Так получилось при разводе: мама часто путешествовала, а когда возвращалась, была задействована почти во всех спектаклях и жила на репетициях. Не то чтобы у Андрея Петровича было много свободного времени, но он, в отличие от своей бывшей жены, никогда не хотел совершить кругосветное путешествие и забраться на Эльбрус, что сложно сделать, если нужно учитывать школьное расписание дочери. Леля восхищалась насыщенной жизнью матери и амбициями отца, и это рождало в ней интересное для нее самой внутреннее противостояние. Она не обижалась на отца и мать по отдельности как на людей с особыми привычками и чертами характера, но на них вместе – как на пару, как на родителей – она таила большую обиду. Их расставание было закономерным для любого здравомыслящего человека. С одной стороны мама, которой вечно не сиделось на месте, а с другой – папа, который считал, что самое главное в жизни построить дом, осесть в нем и успокоиться. Непримиримые противоречия, как они объяснили в суде. Леля, когда узнала о том, что родители ставят большую черную и жирную точку, только пожала плечами и, как ей показалось, особо не расстроилась. Но всю ночь все же проплакала, а тело тряслось, будто она находилась не в Москве, а в сугробе Антарктиды. Ту ночь Леля до сих пор считала самой страшной в жизни. И пусть она лежала в кровати под теплым одеялом, в уюте и безопасности, но все же никак не могла отделаться от чувства, что вот-вот разъедется пол, а затем и земля – и все провалится к самому ядру, потому что постоянного нет ничего, как и нет ничего твердого; что все вязкое, тянущееся, и ноги в этом постоянно тонут, как в болоте или в сухом песке.

А потом папа съехал, чтобы не видеться с мамой до развода (тогда еще не было решено, что Леля останется жить с папой), и начался недолгий, но утомительный для всех бракоразводный процесс. Родители все делали мирно, по любви, как они говорили, но случалось Леле слышать и скандалы, которые заканчивались мамиными слезами и папиными хлопками дверью. И самое ужасное – Лелин мир так и не обрел ничего постоянного. Она до сих пор иногда спохватывалась и начинала прислушиваться: не трясется ли земля, вдруг планета наконец решила разрушиться следом за Лелиной семьей.

Страхи могли бы легко сгладиться отцовской улыбкой или маминым объятием, но родители, погруженные в свои заботы, не находили сил, чтобы позаботиться о ком-то, кроме них самих. Иногда мама думала: «Надо бы с Лелькой по магазинам пройтись», а потом представляла, как, по закону подлости, обязательно встретит знакомых и непременно эти знакомые полюбопытствуют, что это Андрей Петрович номер в отеле снимает, а не дома живет (откуда только всем все известно?!). И придется что-то придумывать, объяснять… «Нет, – думала Лелина мама, – нет сил, не сейчас. Как-нибудь потом прогуляемся. Лелька ведь все понимает и зла не держит».

Андрей Петрович тоже, просиживая вечера наедине с водкой в номере отеля, думал: «Кажется, у Лели родительское собрание, надо не забыть» – и забывал, закопавшись в важных документах на работе – все что угодно, только бы не отвечать на сообщения адвоката и не думать о жене… Почти бывшей, но от этого не менее любимой. «Понимаешь, болит, – говорил Андрей Петрович другу в один из таких вечеров после работы. Они сидели в ресторане. – Думаю, ну и черт с ней, хочет свободы, пусть получает. А ведь сказать – не почувствовать! Дом этот видеть не могу. Для нее ведь строил!»

Так и получалось, что Лелины переживания выслушать никто не мог. Стараясь отвлечь себя, она переключилась на модные журналы и не могла не сравнивать себя с красавицами с глянцевых страниц. Мама у Лели была красивой женщиной, и Леля всегда с гордостью считала, что похожа на нее, но как-то раз она заехала к маме на работу. Шел спектакль, и она сидела в гримерной вместе с визажистами, ждала. Визажистами оказались две простенькие женщины, уже не юные, но еще в самом расцвете сил. И эти силы они решили потратить на Лелю. Одна, пышная и громкая, оглядела ее деловито и сказала:

– Какая-то ты бледненькая, крошка, сейчас добавим тебе красок!

И они покрыли несколькими слоями косметики Лелино лицо, особенно долго колдуя над глазами. Леля сжалась, ей все время хотелось оттолкнуть этих женщин. Кисточки в их руках не оставили ничего родного и знакомого на лице. «Неужели я так плоха? Неужели совсем некрасива?» – в ужасе думала Леля. Фотографии в журнале отвечали: «Да, все так, недостаточно красива», а зеркало подтверждало: «Ни высокого роста, ни грации, ни изящества, ни обаятельной улыбки, пышной груди – ничего». И Леля все больше замыкалась в себе. Через несколько дней после случая в маминой гримерке она скупила почти весь магазин косметики и перестала носить обычные джинсы и свитера, заменив их яркой модной одеждой. Любой тренд, стоило