Читать книгу "Виндзорский узел - Си Джей Беннет"

И они вернулись к обычным делам. Однако утреннее происшествие не давало королеве покоя.

Подумать только, тело бедного юноши нашли не где-нибудь, а в Виндзоре. В шкафу. В фиолетовом халате.

Она и сама не знала, кого жалеет больше, человека или замок. Разумеется, смерть молодого пианиста — трагедия. Но замок ей ближе. Как вторая кожа. Ужасно, ужасно. И после такого чудесного вечера!

Весной королева любила провести месяц в Виндзоре: именно здесь она обычно встречала Пасху. Праздники проходили без избыточных дворцовых формальностей: вместо званых обедов на сто шестьдесят персон можно было устраивать вечеринки на двадцать человек и общаться со старыми друзьями. Однако на вчерашний прием Чарльз вынудил ее пригласить этих богатых русских: он рассчитывал уговорить их дать денег на какие-то его проекты.

Чарльз попросил позвать Юрия Перовского с его сверхъестественно красивой молодой женой и некоего Джея Хокса, управляющего хедж-фондом, который специализировался на российских рынках и был невыносимым занудой. В качестве одолжения сыну королева согласилась и вдобавок позвала кое-кого из своих знакомых.

Она пробежала глазами список гостей, копия которого до сих пор лежала меж бумагами на столе. Разумеется, в нем был сэр Дэвид Аттенборо. Неизменно приятный собеседник, вдобавок ее ровесник, а это теперь редкость. Правда, вчера настроение его омрачали последствия глобального потепления. Подумать только! Вдобавок на несколько дней приехал управляющий королевской конюшней: слава богу, его настроения никогда ничто не омрачало. Пригласила она и писательницу с мужем-сценаристом, чьи тонкие, полные юмора фильмы воплощали в себе квинтэссенцию всего британского. Были также ректор Итона с женой: они жили неподалеку и часто гостили в Виндзоре.

Ради Чарльза она пригласила и тех, кто имел какое-то отношение к России. Бывшего посла, который недавно вернулся из Москвы… Оскароносную актрису с русскими корнями, известную своей тучностью и острым языком… Кого еще? Ах да, ту знаменитую женщину-архитектора, которая сейчас строит в России величественный флигель какого-то музея, и преподавательницу русской литературы с мужем (в наши дни сложно догадаться, какого пола и ориентации тот или иной преподаватель — в чем Филипу пришлось убедиться на собственном горьком опыте, — но конкретно эта была замужняя женщина).

И кого-то еще… Она сверилась со списком. Ну конечно, архиепископа Кентерберийского. Он тоже был частым гостем и всегда умел поддержать разговор, если кто-то из собеседников вдруг от смущения лишался дара речи, что, к сожалению, случалось нередко. Правда, в том, что порой они говорили не умолкая и не давали никому вставить слова, тоже не было ничего хорошего. Тут уж ничем не помочь: разве что бросить на болтуна строгий взгляд.

Королеве нравилось придумывать развлечения для гостей; мистер Перовский сказал Чарльзу, что привезет своего юного протеже, который “волшебно исполняет Рахманинова”. Пригласили также двух балерин: они должны были станцевать под фонограмму вариации из “Лебединого озера” в стиле имперского русского балета. Предполагалось, что зрелище будет изысканное, серьезное и проникновенное — и это, признаться, внушало королеве опаску. На Пасху нужно веселиться, Чарльзов же fete a la russe[9] грозил оказаться унылым.

Однако попробовать стоило: никогда не знаешь, как все обернется в итоге.

Угощение было превосходное. Новая повариха, стремясь показать себя с лучшей стороны, сотворила чудеса; продукты взяли из Виндзора, Сандрингема и с огородов Чарльза в Хайгроуве. Вино, как всегда, было отменным. Сэр Дэвид, когда не пророчил планете неминуемую гибель, очень мило шутил. Русские оказались вовсе не такими унылыми, как она опасалась, и Чарльз лучился благодарностью (хотя они с Камиллой после кофе откланялись — назавтра в Хайгроуве должен был состояться прием, и она почувствовала себя матерью студента, который появляется дома исключительно чтобы ему постирали одежду).

В легком подпитии они присоединились к прочим членам семьи, ужинавшим в Восьмиугольной столовой башни Брансуик, после чего перешли в библиотеку: королева хотела показать гостям кое-какие интересные книги из своей коллекции, в том числе прекрасные первые издания стихов и пьес русских авторов в переводах, которые она все хотела прочесть, но пока так и не собралась. Филип, который встал чуть свет, незаметно ушел к себе; оскароносную актрису, чьим профилем все любовались и чьи высказывания о Голливуде немало всех позабавили, умчали в гостиницу неподалеку от киностудии “Пайнвуд”, где с утра пораньше должны были начаться съемки. Ну а потом… фортепиано и балерины.

Расслабившись как следует, оставшиеся перебрались в Малиновую гостиную слушать фрагменты Второго фортепианного концерта Рахманинова. Королева особенно любила эту комнату: стены здесь были обиты красным шелком, по бокам от камина висели величественные портреты мамочки и папы на коронации, днем из окон открывался вид на парк, вечерами горела роскошная люстра, а чуть дальше, в анфиладе залов, просматривалась Зеленая гостиная. Пожар 1992 года едва не погубил Малиновую гостиную, но теперь об этом ничего не напоминало: интерьерам вернули былую безупречность, и в такие вечера, как этот, было очень приятно собираться здесь.

Юный пианист, как и обещали, играл превосходно. Кажется, Саймон говорил, его фамилия Бродский? Лет двадцати с небольшим, подумала королева, однако манера исполнения вполне зрелая. Музыка захватила его совершенно; королева же вспоминала эпизоды из “Короткой встречи”[10]. А еще музыкант был хорош собой. Дамы не сводили с него глаз.

Потом настал черед балерин, и они премило станцевали свои номера. Маргарет бы понравилось. Правда, топали как лошади, но в этом, видимо, виноваты пуанты. Затем юный мистер Бродский вернулся за фортепиано и исполнил танцевальные мелодии тридцатых годов. Откуда он их знает? Королева приказала отодвинуть мебель, и начались танцы.

Сперва гости робели, но потом Бродского за фортепиано сменил кто-то другой — кажется, муж преподавательницы русской литературы. Играл он тоже на удивление хорошо. Юный русский присоединился к танцующим. Подошел к хозяйке вечера, щелкнул каблуками, поклонился и спросил с мольбой во взгляде:

— Ваше Величество, не соблаговолите ли потанцевать со мной?

Что ж, манеры у него безукоризненные. Разумеется, она согласилась — и, не успев опомниться, уже позабыв о радикулите, танцевала фокстрот. В тот вечер на ней было легкое шифоновое платье с летящей юбкой. Мистер Бродский оказался опытным партнером и напомнил ей многие забытые шаги. У него была безупречная координация. С ним она почувствовала себя Джинджер Роджерс.

К этому времени почти все гости пустились в пляс. Музыка стала громче, энергичнее. Заиграли аргентинское танго. Кажется, за фортепиано по-прежнему был муж преподавательницы? Даже архиепископ Кентерберийский не удержался от соблазна, чем всех развеселил. Как бы красиво ни двигались гости, никому было не сравниться с русским и его партнершей — одной из балерин: до того величественно они танцевали.