Читать книгу "Он и Я - Елена Тодорова"

2

Мир, в котором я живу, называется мечтой…

© Кристина Орбакайте «Мой мир»

После душа не утруждаюсь поисками одежды, в халате и с тюрбаном на голове спускаюсь на первый этаж. Оседаю на последних ступеньках лестницы и, гипнотизируя входную дверь, замираю в привычном ожидании.

Не знаю, кого сильнее увидеть хочу: отца или Тарского.

Тело еще прилично потряхивает, но страх постепенно отступает. Вместо него приходят гнев и ненавистное мне чувство отчаяния. Самое гадкое, что только можно испытывать.

Первым в дом входит отец. За ним уверенно следует Тарский. Вот, казалось бы, позади шагает, а все внимание на себя перетягивает. Не напрягаясь, удерживает, формируя внутри меня стойкое ощущение, что именно он тут главный, а не папа.

Подскакиваю на ноги так резко, что полотенце с головы слетает. Длинные влажные пряди темным тяжелым полотном рассыпаются по плечам. Отмечаю это отстраненно, не пытаясь как-то препятствовать стремительному намоканию шелковой ткани халата.

— Так и думал, что не спишь, — папа улыбается и направляется прямиком ко мне.

Приблизившись, протягивает большую охапку белых роз. А я смотрю на него и только мириады красных точек на рубашке вижу. Не помня себя от злости, принимаю цветы и, яростно размахнувшись, швыряю их в сторону. Несчастные розы с приглушенным шелестом рассыпаются по паркету.

Пока я, едва сдерживая злые слезы, гляжу отцу в лицо, он ведет взглядом по длинным цветочным стеблям и тяжело вздыхает. Обратившись ко мне, мерцающей изморозью припечатывает. Никак не комментирует мою глупую выходку. Потирая переносицу, сурово оповещает:

— Завтра в институт не поедешь.

— Опять?

— Так надо. Подождем, пока ситуация с Игнатьевым успокоится. И не вздумай истерить, Катерина. Знаешь же, что мне не до капризов.

— Меня сегодня чуть на дуршлаг не изрешетили! Могу и поистерить. Этого мне никто запретить не может. Даже ты!

— Эти люди кровью заплатили.

— Одни заплатили, другие придут. И розы… В следующий раз на могилу их понесешь.

— Ну-ну, жемчужина, — идет на примирение после небольшой паузы. Треплет меня, словно ребенка, по макушке и нетерпеливым тоном пытается убрать с глаз. — Пойди, выпей чаю и успокойся. Велю, чтобы завтра Людмила с Кариной приехали. Скучать не придется.

Это сообщение слабо утешает. Тетя Люда — приставучая и надоедливая особа, а ее дочь и по совместительству моя двоюродная сестра Карина — та еще стервозина.

Отмахнувшись от последующих указаний отца, сердито шлепаю босыми ступнями в кухню. По пути с Тарским взглядами пересекаемся. Сейчас не желаю на него реагировать, но, как обычно, стоит ему задержать на мне внимание, позвоночник током простреливает, а спину мурашками обсыпает.

Добравшись до кухни, дверь прикрываю до того, как зажечь свет. Да и потом лишь одиночное бра включаю.

Набираю в чайник воды и, водрузив на плиту, занимаю руки суетливой работой. Достаю из шкафчика чашку, любимый цейлонский сбор, сахар и заварник. Из хлебницы тяну кирпичик бородинского, из холодильника — масленицу и черную икру. Пока жду чай, пару ложек без ничего наворачиваю. Голод тотчас стихает, но я все же сооружаю два небольших бутерброда.

Расслабиться и успокоиться, как требовал отец, не получается. Особенно когда до меня доносится жесткий разбор полетов, который устраивает бойцам в бильярдной Таир. Голос практически не повышает. Однако каждое слово будто хлыстом воздух высекает. Продавливает такой силой и яростью, что даже меня лихорадить начинает.

Чайник вскипает, и я спешу залить заварку. Оставив настаиваться, на автопилоте к окну подхожу. Вцепившись пальцами в занавеску, осторожно выглядываю во двор. Никого, кроме постовых, не вижу, но, судя по воцарившейся тишине, собрание окончено.

Мои догадки, появляясь в кухне, подтверждает сам Тарский. Едва успеваю отскочить от окна.

— Ты напугал меня.

На мой визг не реагирует. Проходит примерно в центр помещения и, остановившись напротив, пронизывает меня обжигающим взглядом. С головы до ног скользит, будто кожу срывая.

Застигнутая врасплох столь пристальным изучением, на первых порах пошевелиться не могу. Возобновляю двигательные функции машинально, когда Таир бросает мне толстый и длинный кардиган. Знаю, что оставляла тот днем в гостиной, только не пойму, зачем принес его мне сейчас.

— Одевайся.

— Это еще зачем? Я и так одета.

— В халате по дому разгуливать больше не будешь. Я усилил охрану. С сегодняшней ночи несколько парней будут находиться непосредственно в доме.

— А без халата можно? — вопрошаю звенящим от напряжения голосом и, отбросив на стул кардиган, распускаю пояс.

Развожу полы и сбрасываю шелковое одеяние на пол.

— Что ты, на хрен, вытворяешь?

Как бы там ни было, Тарский не пытается отвернуться или сделать вид, что не замечает моей наготы. Смотрит… Еще как смотрит! Неторопливо и абсолютно откровенно, будто имея на то какое-то право, меня разглядывает. Медленно скатывает взгляд по груди, животу, бедрам, ногам. Возвращаясь, задерживается на треугольнике между ног. Потом обратно к бесстыдно восставшим соскам поднимается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Такой волной жара меня окатывает, запоздало сокрушаюсь над своей безрассудностью.

— Ну, как? Пойдет? — невзирая на жгучее смущение, имею наглость покрутиться перед ним. — Мой лучший костюм.

— Немедленно оденься, Катерина.

Вместо этого шагаю к нему вплотную. Боюсь представить, что со мной произойдет, если прикоснется, но остановиться не могу. Его энергетика и без того с головой меня накрывает. Едва дыша, кладу ладони на плечи и приподнимаюсь на носочках, чтобы иметь возможность в глаза заглянуть.

— Представляешь, что будет, если папа войдет? — озвучиваю вопрос, который меня саму и пугает, и по какой-то дикой причине будоражит. — Тебя расстреляют? Свяжут, поколотят и бросят в подвал на съедение крысам? Прибьют гвоздями к креслу и заставят встать? — на нервах выдвигаю нелепейшие теории. — Ох, как же не хочется, чтобы ты преждевременно в ад отправился. Там, наверное, и сковородка еще не достаточно прогрета…