Читать книгу "Наглец - Елена Сокол"

Господи… да я ведь ненавижу мужчин… Или думаю, что ненавижу. Но точно не доверяю им с некоторых пор. Ни одному из них, кроме собственного брата, которому едва исполнилось семнадцать. Иногда даже всерьез размышляю о том, чтобы стать феминисткой, но все откладываю это важное решение до тех пор, пока точно не узнаю, что за зверь такой, этот феминизм. А для этого нужно, как минимум, погуглить странное слово.

Но мне лень. Вернее, некогда — все свободное время уходит на разработку планов, как заработать больше денег, чтобы можно было где-то осесть на постоянной основе, купить жилье, оплатить обучение брата в университете. И на, чтобы эти планы постепенно осуществлять. А пока меня вполне устраивает термин «мужененавистница» — здесь хотя бы со значением все более-менее понятно.

И наплевать, что для большинства — это синоним неудачницы. Просто я обещала себе, что впредь не позволю ни одному мужчине причинить мне боль. Обещала, что никогда ни к одному из них ничего больше не почувствую. Никого не полюблю. Что стану стервой. Обещала.

Обещала.

Впервые я увидела Его, когда сбежала из детского дома. Туда меня с братом отправили после автокатастрофы, унесшей жизни родителей. Я не могла дождаться восемнадцатилетия, чтобы убедиться в том, что мой дядя, конченый алкаш, продал нашу квартиру через ушлых риэлтеров. Пришла в дом и увидела собственными глазами: новая дверь, новые замки, новые жильцы. И ни следа от родственничка — тот, по слухам, стараниями своих же «благодетелей» догнивал уже где-то в лачуге в глухой деревеньке.

Тощая девчонка, жиденькие волосы, старый свитерок — еще из прошлой, счастливой жизни, короткая юбчонка и серые кеды со сбитыми носками. Мне некуда было пойти, да и не хотелось: нужно было возвращаться в детдом к брату, ведь парнишка, которому не исполнилось и пятнадцати, тоже не имел в этой жизни никого, кроме своей сестры.

Вышла из подъезда, размазывая по лицу слезы рукавом, села прямо на бордюр. Обхватила колени руками и принялась реветь в голос. А перед глазами так и мелькали картины из прошлого: вот мы всей семьей едем на море, вот отдыхаем в парке, а вот выходим из этого самого подъезда все вчетвером, чтобы разойтись в разные стороны — кому в школу, кому на работу, и чтобы вечером встретиться вновь за ужином и веселыми разговорами.

И в этот самый момент совсем рядом со мной, обдав пылью, остановился большой черный седан. Из навороченной иномарки вышел мужчина, высокий, худой, швырнул окурок в траву и присел передо мной на корточки.

— Эй, ты чего?

Сквозь ритмичные звуки, доносившиеся из его машины, я слышала, как мужчина что-то у меня спрашивает, но не понимала, что именно. С первых секунд, как незнакомец взглянул мне в глаза, попала под странное, почти гипнотическое воздействие его темных глаз. Колючий, неприветливый взгляд из-под бровей забирался в самую душу, целиком и полностью лишал воли и дара речи.

Уже позже, сидя на переднем сидении его дорогой тачки, я зачем-то, захлебываясь в слезах, рассказывала ему, первому встречному, о своей нелегкой судьбе. Об издевательствах в детдоме, которые пережила за последние полтора года, о младшем брате, для которого желала лучшего будущего, чем для себя, о надежде вырваться из этого ада и нищеты через две недели, когда мне исполнится восемнадцать.

И именно в эти, знаковые для моей судьбы двадцать минут, что мужчина вез нищую девчонку обратно в спецучреждение, я могла разглядеть его, как следует. Пронзительные, черные глаза. Властные, непримиримые, жестокие. Прямой, коротковатый нос. Резко очерченные скулы на суховатом лице. Красивые губы, сжатые в упрямую, дерзкую линию. Сильные челюсти. Модная стрижка, открывающая виски и оставляющая копну гладко причесанных, спадающих на лоб, темных волос.

И татуировки. Цветные, замысловатые, вызывающие. На сильных руках, кистях и пальцах. На груди, виднеющиеся из выреза рубахи. На шее — обрамляющие ее с двух сторон и не затрагивающие только выдающийся мужественный кадык.

Он высадил меня возле ворот. Не обещал, что мы увидимся. Не спрашивал даже имени. Ничего не говорил. Просто бросил:

— Ты охуенно красивая, малышка.

Подмигнул и коротко улыбнулся. Лишь уголками губ.

А потом сел в автомобиль и поехал трахать очередную глупую телку, которой за час до этого нассал в уши невообразимый (фирменный) бред про ее исключительность. Но я об этом не знала. Тогда я была просто поражена. Покорена им с первого взгляда. Чтобы позже покориться ему во всех известных мне смыслах.

* * *

Наверное, так выпускаются из исправительных учреждений. Мне вручили мои вещички, справку об освобождении, какую-то памятку в руки сунули, задвинули короткую напутственную речь и резво пнули под зад. Как в тюряге. Только там стакан молочка на дорожку не наливают. А тут вдобавок даже печенькой одарили.

Я вышла за ворота с чувством полной растерянности. Посмотрела на брата — тот глядел на меня сквозь стекло окна на втором этаже. Взрослый совсем уже, лохматый, нахмуренный отчего-то. Парень сидел на подоконнике и, не шелохнувшись, провожал меня взглядом. Обычно сильный духом, теперь он казался встревоженным. Из-за своей сестры. Ведь мне первой приходилось окунуться в жестокий мир, не знавший пощады по отношению к таким, как мы — обездоленным.

Свят бы выдержал, не озлобился, а я вела себя, как ощетинившаяся кошка. Отовсюду ожидала подвоха. Никому не верила. Готовилась выпустить когти. В детдоме никогда нельзя было расслабляться: свои маленькие банды, свои авторитеты, даже среди девчонок. Чуть отвернешься, и твоих личных вещей, как не бывало. Поэтому подкопленные деньги я всегда держала ближе к телу и жила ожиданием одного лишь этого дня, когда мне удастся, наконец, вырваться на волю.

И вот я здесь. С парой тысяч в кармане посреди широкой улицы, утопающей в солнечном свете. И с надеждой, что возможно, все эти рассказы про то, как сирот заставляют годами ждать собственной квартиры окажутся сказкой, и мне повезет хорошо устроиться. И возможно даже, хватит денег снять приличную квартирку и найти хоть какую-то работу — я ж гребаная швея теперь — с корочками.

Возможно, я даже найду способ оформить опеку над братом: что там нужно? Жилплощадь? Работу? Оформить брак с кем-то? Ради единственного на всей земле родного человека, я была готова на всё. Даже на преступление.

Бесцельно плелась по улице, пиная попадающийся мусор. Потертый текстильный рюкзачок оттягивал плечи, и мне доставляло огромное наслаждение просто дышать свежим воздухом, разглядывать витрины и даже городскую пыль под ногами. «Никаких съемных квартир. Пока хватит и маленькой комнатки в общежитии. Главное — сэкономить денег, чтобы получить консультацию юриста. А когда получится забрать брата, я сделаю все, чтобы мы больше ни в чем не нуждались».

Вздрогнула, услышав мерный шелест шин за спиной. Сгорбилась, боязливо вцепляясь ногтями в лямки рюкзака. Ускорила шаг. Но звук не отставал.

Осторожно глянула через плечо и заметила большой черный автомобиль, крадущийся следом почти бесшумно, точно гигантский черный аллигатор. Колеса царапали асфальт, мягко перекатываясь, и хрустели песком, а у меня внутри разливалось какое-то странное чувство: смесь страха и любопытства.