Читать книгу "Не спи под инжировым деревом - Ширин Шафиева"

Утром мама пыталась отговорить меня от запланированной поездки на дачу к Мике (он у нас единственный, у кого есть дача, землевладелец, помещик Микаил). Моя мама никогда не может удержаться от попыток испортить мне выходные.

– Ты и так не работаешь. На кой ляд тебе выходные? – нудила она в то жаркое субботнее утро. Это неправда, я работаю, просто я – фрилансер. Но ей бесполезно объяснять. Мама думает, что если человек не сидит, скрючившись, за компьютером с девяти до шести, с унизительным часовым перерывом на жалкую трапезу, то он, стало быть, не работает. Все унылые отпрыски её коллег, которыми они так гордятся, именно таким образом и существуют.

– Зато Мика работает. И соответственно на дачу его мы можем поехать только в выходные. – Мой голос был твёрд, суров и мужественен.

– Но у меня вчера было такое ужасное давление!

– Высокое? – обеспокоился я.

– Нет, не высокое. Просто… ужасное.

Я решил, что с меня хватит.

– У тебя есть дочь, она всё равно все выходные просидит дома.

– Ты это о чём? – Хриплый и тихий, но уже таящий в себе угрозу голос оповестил меня о пробуждении сестры, услышавшей мою последнюю реплику, которая, вне всякого сомнения, напомнила ей о том, что она – никому не нужная старая дева. Её возмездие мне сейчас было ни к чему, поэтому я подхватил гитару и выбежал из дома.

Мика подобрал меня, бредущего по мёртвому белокаменному Зимнему саду с закинутым за спину единственным моим достоянием – гитарой (имя её – Сиринга, и да – я выпендрёжник). Плавки для пляжа я благоразумно надел под джинсы, чтобы не возиться на берегу с переодеваниями. Усевшись на переднее сиденье, я пристроил Сирингу между ног, словно карликовую виолончель.

Мика был единственным из нас, кто имел не только дачу (вообще-то две дачи: старую, которую пощадили ради прекрасного фруктового сада, и новую, с двухэтажным домом и бассейном), но и свою собственную машину. Он – сын богатеньких родителей, наш Мика, да и сам неплохо зарабатывает. Я всегда знал, что группа Death and Resurrection вместе со всей её музыкой была для него просто развлечением, способом убедить себя и других, что он – творческая личность, а в будущем он станет толстомордым мужиком без возраста, зато в костюме и на большой машине, и жена его будет скучной и корыстной. Ну а пока мне, главному, так сказать, поршню, толкающему вперёд творческую жизнь нашей команды, было выгодно пользоваться мелкими удобствами, которые он предоставлял. В одной из комнат его старого дачного домика мы устроили студию звукозаписи. Вообще-то до зимы этого года студия находилась в его городской квартире, но потом предки взбрыкнули и нам пришлось перебраться в никому не нужный ветхий дом на даче.

– Сейчас заедем за Джонни, потом за Эмилем, а потом за Сайкой, – объявил Мика. Я с ужасом понял, что при таком раскладе Сайка будет сидеть рядом с Эмилем. Разумеется, я не опасался за свой череп, ещё не потревоженный ростом рогов, – Сайка отшила Эмиля давным-давно, почти сразу после того, как они начали переписываться. Но сам факт, что они будут сидеть сзади бедром к бедру, напрягал.

Всю дорогу Эмиль зудел. Джонни пытался курить, неистовый ветер заталкивал дым обратно в машину. Придерживающийся здорового образа жизни Эмиль театрально кашлял. Его негодующий кашель и гневные взгляды в сторону курильщика изумительно сочетались с футболкой, на которой готическим шрифтом утверждалось, что «I love violence». Эмилевская любовь к насилию, вероятно, проявилась во всю свою мощь, когда он всё-таки заставил Джонни избавиться от сигареты.

– Эмиль, тебе надо было не в рок-группе играть, а петь в церковном хоре, – не удержался я от ехидного комментария.

– Пошёл ты! – кажется, моя ненависть взаимна. – У меня нет денег всю жизнь потом лечиться.

– Это пока их нет. Скоро будут, когда выпустим альбом. – Оптимистичный, как большинство благополучных от рождения людей, Мика попытался наладить отношения в группе.

– Смотри на дорогу, блин! – рявкнул Эмиль.

Пару раз он звал Сайку на свидание, она ломалась и отказывалась, а потом, когда встреча всё же состоялась, он сразу проявил свои лучшие качества: занудство, необоснованное самодовольство и склонность к морализаторству. Сайка продолжила переписываться с ним – отчасти из вежливости, отчасти, по её признанию, из надежды подобраться через него ко мне, красавцу. Однажды она выставила новые фотографии, которые делает для неё друг-фотограф (он и правда только друг, я проверил) – в шифоновом платье до пят. В тот вечер Эмиль закидал её сообщениями, требуя объяснить, зачем такие «вызывающие» фотографии. «Ты что, начала новый призыв?» – написал он. Я видел эти «вызывающие» фотки – они ничем не отличаются от обычных рекламных снимков из модных журналов, и Сайка на них выглядит не более откровенно, чем пластмассовые плечики, на которых висит платье. Но Эмиль, у которого в голове варится и уже начинает подгорать межкультурная каша, счёл иначе. Тоже мне, панк хренов. Девственник и вегетарианец.

Дорога между четырёхметровыми каменными заборами, за которыми могли скрываться чиновничьи дворцы, трущобы, возведённые местными жителями, полигоны для испытания космических ракет, порталы в другие миры, – дорога разветвилась и истончилась, как конец секущегося волоса, начала кружить и петлять и превратилась в просёлочную, в колдобинах, укутанную густой жёлтой пылью. По обочине плелась, тряся облезлым задом с хвостом-улиткой, собака. Когда мы проезжали мимо, она косо поглядела на нас, явно думая нехорошее. Мы миновали несколько заборов с надписями типа «Того, кто мусор здесь сваливает, я маму имел» и мусорными кучами под ними. Один раз я обернулся на старинную «Волгу», пухлую и красивую, которая приткнулась у забора и была в очень запущенном состоянии. Кто-то похитил накапотного оленя. Жаль, что не я.

Трясясь, мы въехали во двор дачи и остановились. Я первым вылез из машины и вдохнул загородный воздух. Кругом стояла благодатная тишина. Спрятавшись от солнца на окружающей дом веранде, опутанной виноградником, я ждал, пока остальные насуетятся всласть, перетаскивая вещи из багажника. Когда хибарка, построенная ещё во времена Микиного прадедушки, была откупорена после нескольких холодных месяцев, изнутри потянуло приятным запахом сырости и прохладным воздухом. Я вошёл в дом, и на меня навалилось сонное дачное безмолвие. По стене с осыпающейся штукатуркой пробежала вспугнутая нами ящерка.

Это была настоящая, традиционная апшеронская дача, с плоской крышей, маленькими тёмными комнатами и совершенно особенной магией лета, солнца, моря и деревьев: граната, миндаля, инжира. Мика был бы рад устроить нас в новом дачном доме, но тут я был согласен с его родителями – правда, они считали, что новая дача для нас слишком хороша, я же решил, что она ужасна: почти весь участок выложен уродливой плиткой, а из развлечений – только кондиционированный воздух да хлорированная вода в бассейне.

Мне хотелось как можно скорее оказаться на море, но остальные, с трудом проснувшиеся утром и не успевшие позавтракать, устроили возню с чайником, горячим тендиром, копчёной колбасой и ещё чёрт знает с чем. Пока они там суетились вокруг стола, мешая друг другу, я лежал на кушетке, закинув руки за голову, а друзья бросали на меня укоризненные взгляды, впрочем, не пробивавшие мою броню.