Читать книгу "Южные помидоры. Рассказы о доме с синей дверью и черешневом компоте - Олеся Куприн"

Самым главным из всех компотов считает черешневый. Бабушка закатывает банки сначала ранней белой, а затем, когда приходит время, под крышки попадает тяжелая красная черешня. Такой компот нельзя открывать до зимы. Детям в нашей семье редко в чем-то отказывают, но эти домашние заготовки так и остаются непобежденными. Холодные банки с конца лета и до начала зимы растят на своих крышках невесомые пыльные шапки в самой глубине прохладного погреба и одним своим присутствием обещают хорошую зиму.

Бабушка разговаривает негромко и очень тепло смеется, зато шумно удивляется, вскидывая брови! В этом ее удивлении участвует все лицо — глаза округляются, губы складываются в трубочку, а из-под платка обязательно выбивается прядь волос, очевидно, чтобы узнать, что же случилось?!

Бабушка смотрит фильмы и сериалы про любовь, но не верит в придуманные истории. А когда я говорю, что это вымышленный сценарий и такого никогда не случалось, спокойно объясняет, что мир большой и мы всего знать не можем.

Часто, теплыми вечерами, она выходит посидеть на скамейке со своими подругами, но быстро возвращается, каждый раз сообщая, что они все старые и с ними не о чем говорить. Бабушке скоро будет 80 лет.

Когда я покупаю новые вещи, то по дороге из магазина в мой шкаф они проходят бабушкину таможню. Во многих она сомневается и, рассматривая, приговаривает: «Вот жинсы у дырках, ну, их точно кто-то носил! А какие ботинки красивые, большие, жаб пойдешь у огороде давить!» Бабушка любит, чтобы я носила платья, и я часто для нее наряжаюсь.

Я

Я ребенок, который должен хорошо есть. А ведь долг превыше всего, и я ем, не упуская ни единой возможности. Дома завтракаю котлетами и бутербродами с колбасой, пью чай, вылавливая беспокойную заварку из большой кружки, обедаю жареной картошкой и снова котлетами, оставшимися с завтрака, летом получаю абрикосовые пироги, а зимой тот самый компот. Ба считает, что как внучка я состоялась, по аппетиту нареканий нет.

У меня большая голова, тоже в папу. Мы с ним оба лохматые и с носами, вот только мой нос немного с акцентом — смотришь на него, и хочется пританцовывать, а папин ничего такой, без всяких танцев. Мама иногда дразнится, что я папина дочка, но мы и правда есть друг у друга, и это важно.

Раньше я умела хорошо рисовать, но не умела готовить, теперь все наоборот. Аппетит же сохранился без особенных изменений.

Я люблю, когда идет дождь.

Не люблю, когда идет дождь.

Иногда я забываю, сколько мне лет, и тогда звоню своей подруге, у нее очень хорошая память. На праздники на меня надевают банты и вручают букеты для учителей, и тогда мне кажется, что меня украшают, как призовую лошадку — лентами и цветами.

Мне нравится примерять мамины украшения, надевать много-много колец на пальцы и рассматривать их, повторяя за ней, вспоминая, как она вытягивает руки подальше от лица.

Я не хочу идти на дни рождения других детей, если мне очень нравится подарок, который мама купила для именинника, а его нужно отдать. Слово «подарить» здесь неуместно.

В детстве я всегда дружу с мальчишками: с ними можно подраться, поиграть в «казаки-разбойники», и они учат меня плавить свинец и заливать его в разные формочки, чтобы оставались фигурки на память.

Я не умею ездить на велосипеде, кататься на роликах и коньках. Потом, когда уже взрослыми мы отправимся с Н. на каток, я буду постоянно падать и кричать, что зато я плаваю хорошо!

* * *

Я пишу это, и кажется, что сегодня почти ничего не изменилось, разве что помидоры теперь вертятся по механической воле блендера и живем мы с мамой и бабушкой в несовпадающих городах. Ежедневно ведем длинные телефонные разговоры, словно за ночь что-то могло измениться, варим супы и каши каждая на своей кухне и иногда предаемся воспоминаниям.

А хорошо бы быть рядом, проснуться и спросить о том, как спалось, кто снился и кто тревожил сон. Затем собраться вместе за одним столом, словно не существует между нами бессмысленных километров, вспомнить старые проверенные рецепты и отыскать новые. В выходные обязательно поставить тесто, утром любого дня снова испечь вафли, а вечером приготовить несложный ужин, чтобы просто посидеть рядом, узнать, как прошел день.

Платье

В 45-м году моя бабушка выжила. У нее остались мама и папа, взрослая сестра, старший и младший братья. Не стало только самого большого — Паши: он ушел на фронт, чтобы маленькая Лидочка, моя Ба, могла отметить свой восьмой день рождения.

Подарков не было. Праздника тоже. Никто не готовился и не наряжался, не заворачивал в бумагу сокровища, не говорил долгих речей. Было нечем, не во что и нечего. Семья собиралась за столом, ела простой ужин или обед из того, что удавалось вырастить, и на этом все — торжества никто особо не ждал.

Но в распоряжении у детей была осень — с яблоками из соседского двора, с тыквами и сладкой «кабашной» кашей, с поспевающими орехами и последним солнцем, которое готовилось к зиме.

Зимы не боялись — встречали ее на печи с горячим чаем, поглубже завернувшись в лохматые шерстяные платки. Бабушка рассказывала, что их маленький дом заметало почти полностью, и ее отец, раскапывая снег, рыл длинные тоннели от входной двери до калитки и протоптанной дороги. Зимней одежды у детей не было — ее негде было достать, не на что было купить. Но у бабушки, у ее сестры и братьев было детство, и они, не вспоминая о холоде, каждый день выбегали на улицу потрогать снег, чтобы потом снова спрятаться на печи и отогревать ледяные ладони и лица.

Весной оттаивал небольшой ручей, дети отправлялись к нему ловить лягушек и бояться змей. Вниз по берегу была река, там водились и попадались на крючок жирные караси, а ближе к лету можно было купаться и делать свистки из листьев и стебельков камыша.

А потом снова наступала осень и школа. Из всех детей училась только старшая Надя, она была умницей и красавицей, надеждой семьи. Ее не баловали, но все же водили к портной, и та, измеряя тонкой полоской сантиметровой ленты всю бабушкину сестру целиком, делала важные заметки в потрепанной тетради. Наде шили новые платья. Не много и не часто — так, чтобы было в чем пойти на занятия, но эти платья выкраивали из больших рулонов ткани, к ним пришивали гладкие блестящие пуговички, а к некоторым еще полагался и пояс.

Когда платья становились Наде малы, их отдавали маленькой хрупкой Лидочке, немного перекраивали, ушивали — новых платьев у нее не было никогда. Бабушка очень любила свою сестру и во всем хотела быть на нее похожей, ничему не завидовала, а оставаясь одна, осторожно мечтала, что и ей когда-нибудь купят тонкий легкий сарафан или даже самое настоящее платье. Простое, ситцевое, в мелкий частый цветочек, можно еще и с белым воротничком.