Читать книгу "Давай никому не скажем - Агата Лель"

— А что не так? Юбка, блузка… — пожала плечами Вера, у которой кофточка была чем-то похожа на Янкину.

— Синтетическая тряпка, а не блузка. И юбка дешёвая, все швы кривые. Про туфли я вообще молчу. С тупым носом! Где она их купила — на блошином рынке? — хохотнула Полина, и девчонки дружно поддержали «удачную» шутку.

Мне было дико неприятно это слушать, хотелось буквально сквозь землю провалиться от стыда за сестру. Взглянула на свои стоптанные кеды, обмахрившиеся по низу джинсы с застиранным пятном на коленке…

Минаева откинула за плечи свои роскошные белокурые волосы и, щёлкнув пластиковой зажигалкой, прикурила сигарету.

Чтобы она понимала! Родилась с золотой ложкой во рту, с детства всё на блюдечке: самые крутые игрушки, тряпки. Отец — капитан дальнего плавания, приезжает два раза в год с мешком денег, мать в городском суде работает, тоже не копейки получает. Полька как сыр в масле катается, и даже не думает о том, что кому-то нужно пол месяца впахивать, чтобы позволить себе такую же сумку, как у неё.

— Слушай, Вероник, эта Яна Альбертовна так на сеструху твою похожа. Её же тоже Яна зовут? — хитро прищурившись, спросила Понкратова Даша.

Ведь знает же наверняка, зачем эти дурацкие наводящие вопросы задавать?! Захотелось втащить Понкратовой.

— Она и есть моя сестра! — гордо задрав подбородок, ошарашила присутствующих я.

— Англичанка твоя сестра? — Минаева выпучила глаза с аккуратно прокрашенными ресницами. — Ну дела. А чего раньше не сказала?

— Ну а что говорить? Я думала, что вы знаете… — отмазалась.

Вспомнила, как буквально только что Полина смеялась над Янкиной одеждой, и так стыдно стало. А ещё больше стыдно за то, что стесняюсь родную сестру, которая на сегодняшний день единственная кормилица в семье.

— А чего это у вас тогда фамилии разные? Она — Иванникова, ты — Боярова? — не унималась Минаева, выдыхая тоненькой струйкой сигаретный дым.

— Может, потому что у нас разные отцы? — огрызнулась я, мечтая втащить и Минаевой тоже.

— Мамка твоя времени даром не теряла, я смотрю, когда только успела, у неё же столько «работы»! — фыркнула Полина, изображая пальцами кавычки.

Ни капли совести! Кулаки сжались сами собой. Драться с ней себе дороже — с Минаевой никто связываться не хочет, поэтому она и позволяет себе всё, что хочет. Но когда-нибудь моя чаша терпения переполнится, и тогда…

— А вы видели, как Набиев на Никину сестру таращился? Думала, зенки выпадут и укатятся куда-нибудь под парту, — засмеялась Лосева, намеренно сменив тему.

— Ничего он не пялился, тебе к окулисту пора, Лосева, — рявкнула Полина и заметно скисла, уткнувшись в расшитый бисером блокнот.

Тема Набиева для неё острая — он единственный, кто посмел не пасть к её ногам. И так она к нему, и сяк — бесполезно. Нет, флиртовали они напропалую, но дальше обжиманий ничего не заходило. Не знаю, нравился ли он ей действительно, или она хотела заполучить его на зло всем девчонкам в школе, но его наплевательское отношение к её королевской персоне Минаеву страшно оскорбляло.

Я скисла тоже. Во-первых, потому что для меня стало открытием, что Ян глазел на мою сестру — я сижу впереди него, не видела, куда он там смотрел, а во-вторых, тема Набиева для меня тоже острая. Ведь я как и многие в него тайно и абсолютно безнадёжно влюблена.

Глава 3 Ян

С утра день не задался.

Проснулся от рёва отца — орал, будто ему хвост прищемили. Носился по всему дому, причитая, что потерял какие-то важные документы.

Сорвался на мать, мол, это она опять убирала и куда-то засунула.

Мать бегала за ним по всему дому, причитая: «Рома, дорогой, это не я! Правда не я», — теряя следом за собой дольки огурцов, которые опять зачем-то налепила на лицо.

Это её маниакальное желание омолодиться скоро сведёт с ума всю семью!

Вчера отец по ошибке съел полбанки какой-то бурды на сметане, оказалось, это мать маску для лица намешала и охлаждаться в холодильник поставила. Вот батя потом орал из туалета — полчаса сидел, бедолага, на совещание опоздал. А сегодня на огурце поскользнулся, ударил и так больную ногу.

— Твою мать, Нонна, у меня же мениск! — матерился тот, поскуливая и потирая ушибленное колено.

— А я говорила, что эта бронзовая статуэтка здесь ни к чему, только интерьер портит. Снеси её в гараж, — охала мать, помогая подняться страдальцу.

«Помогая» — громко сказано, конечно. В отце сто шестьдесят кило живого веса, а в маме дай Бог пятьдесят вместе с серёжками.

— Я быстрее тебя в гараж снесу! Это подарок Гоги, на наш, кстати, юбилей! — неуклюже поднимаясь, кряхтел глава семьи

— Ромочка, может, тебе сеточку йодовую на колено? — не обиделась мама, поглаживая отца по вспотевшей лысине. — Ну-ну, ну не злись, я же хочу быть у тебя самой молодой и красивой.

— Ты у меня и так самая красивая, птичка моя.

Птичка, рыбка, котик… Не дом, а зоопарк. Интересно, так во всех семьях, или это только моя такая пришибленная?

У матери идея-фикс вернуть молодость, потому что она считает, что у отца любовница. Если честно, верилось в это с трудом — батя вечно пропадает в своей администрации, да и выглядит он, мягко говоря, не товарно: огромный живот, рыбьи глаза, двойной подбородок — на мечту миллионов женщин не смахивает даже отдалённо. Но он хорошо зарабатывает и это, конечно, его неоспоримый плюс, так что почва у страхов мамы всё-таки есть.

Увы, деньги в наше время решают всё. Девчонки как запах купюр чувствуют, так у них сразу волшебным образом притупляются и зрение и совесть. Знаю я таких. Да та же Минаева из класса: через пару лет найдёт себе богатого папика, и будет у него на шее сидеть, ногами болтать. Только и разговоров: деньги, тряпки, побрякушки. Прицепилась ко мне как банный лист — сначала хвостом ходит, а потом, стоит её приобнять, так сразу: «уйди, я не такая», — и сама тут же плечо оголяет.

Что за дебильная стратегия? Неужели она считает, что я поведусь типа на «запретный плод»? Никогда женщин не пойму.

— Ян, выходи, я в школу опаздываю! — град ударов по двери ванной выдернул из раздумий.

— Чего тебе?

— Ты чего там засел? Проблемы с кишечником? Я даже зубы ещё не почистила!

— Иди с нечищеными, всё равно Горшков на тебя не смотрит.

— Ма-ам, Ян снова меня уродиной назвал!

И вот опять — я слова ей плохого не сказал, а она тут же всё перевернула и жаловаться подбежала.

Каринке четырнадцать, а такое чувство, что десять. Чуть что — сразу в слёзы. А мать за неё быстрее заступаться: "у девочки переходный возраст, комплексы, ребёнку поддержка нужна".

Всё с рук ей предки спускают: фотоаппарат разбила — не страшно, велик в парке не пристегнула — угнали — новый купим. Что-то когда я в четырнадцать «Ауди» отца погонять из гаража без спроса взял, так мне такого леща отвесили, никто о трудностях переходного возраста даже не заикнулся. «Ты — мужчина, должен отвечать за свои поступки». Значит, я в четырнадцать уже был мужчиной, а Карина — ещё ребёнок. Интересное кино.