Читать книгу "Система - Юлия Шамаль"

– Почему?

Отец пожимал плечами.

– Не верили. Тогда считалось, мало ли, кто что пишет. А Леня первый сказал: надо заниматься преступлением не ПОСЛЕ того, как оно совершилось, а до!

Этот Леня одно время часто захаживал к нам в гости по вечерам. Среднего роста, скромный и, на первый взгляд, очень застенчивый человек. Узкие внимательные глаза. «Когито, эрго сум» – первая фраза на латыни, которой меня зачем-то учил дядя Леня: «Мыслю – следовательно, существую». Он развивал эту идею: «И, следовательно, действую. Мысль о преступлении – сама по себе уже преступление, правы были древние христиане».

Отец был не согласен, они часто спорили и даже ругались, и вся дяди-Ленина застенчивость при этом куда-то девалась. «Нельзя же судить и наказывать за мысли!» – кричал батя. «Это ты родителям убитых детей скажи, про мысли!.. – У дяди Лени был высокий голос, который, когда он волновался, срывался фистулой. – Мысли становятся реальностью, пойми ты!» «Я не буду в этом участвовать! Нужна грань!» – и, вспоминая про грань, папа, как правило, грохал кулаком по столу.

Так они ругались, наверное, с год, батя то и дело громогласно «уходил с проекта», но в итоге им удалось найти загадочную грань и алгоритмизировать ее. Написанная дядей Леней и моим отцом программа фьючерсных ментальных скринингов произвела фурор и мгновенно сделала их знаменитыми. Программа Фельдмана – Смирнова (фамилии дяди Лени и моего отца соответственно) определяла с вероятностью 99,9 %, перейдет ли потенциальный преступник от слов к делу.

Это была революция.

Дядю Леню назначили координатором Единой межгосударственной программы по контролю над агрессией, отец стал его первым замом. Многие годы ушли на то, чтобы отладить программу и встроить ее в Систему. Это благодаря отцу и его лучшему другу ни одно грубое слово больше никому не проходит даром. Отец лично добивался того, чтобы алгоритмы, анализирующие лексикон человека, не просто маркировали агрессивные слова, но и учились читать между строк – использовали психологические и психолингвистические аналитические платформы. Плюс – считывали через биочасы и кончики пальцев давление, температуру и прочие кожно-гальванические реакции в момент употребления человеком тех или иных слов. В итоге Система научилась узнавать намерения преступника раньше, чем он сам!

Это была гигантская работа. Отец и дядя Леня были награждены орденами «За особые заслуги перед Обществом абсолютной Свободы» первой степени.

Помню вечер, когда они пришли с орденами на груди, мама суетилась и накрывала на стол, а они сидели рядом и молчали. Труд всей их жизни был завершен, мечты сбылись, и им было нечего больше друг другу сказать. Идеальная система контроля была создана, отлажена и запущена в мировом масштабе.

Дядя Леня после этого исчез, я больше его никогда не видела. А отец запил.

В восемнадцать лет я закончила Свободную школу и сдала ЕРЭ (единый рейтинг-экзамен) на восемь целых девяносто восемь сотых балла. Система оценила меня очень неплохо – особенно если учесть, что мой ближайший родственник пил и вел себя неадекватно. Правильное поведение в Сети и регулярное участие в Системных программах позволили мне поднять баллы до девяти, а потом и до десяти. Но на десятке я застряла. До престижных двенадцати мне вечно чего-то не хватало.

– Почему они могут, а я нет? Какое-то во мне «недо»… – понуро размышляла я, разглядывая в Универсуме жгуче красивые профили знакомых двенадцатибалльниц, успешно переехавших в зону А.

Мама считала, что во всем виноват отец.

Жить десятибалльницей вполне себе было можно, но, конечно, не на очень широкую ногу. Я имела право на желтый цвет профиля в Универсуме, на органические продукты, но в целом качество жизни мне полагалось гораздо скромнее, чем двенадцатибалльникам. Жить, например, я могла только в зоне В, не выше. А это значило, что приличные климат, вода и воздух, так же как безболезненная ВИП-косметология и биобижутерия премиум-класса тоже пока были недоступны. Я утешалась тем, что, например, у восьмибалльников не было и того, они носили, ели и пили сплошь дешевую синтетику, а жить могли только в непрестижных регионах – на запад дальше Уральского хребта вход им был заказан.

Я жила с родителями – так было экономнее и добавляло четверть балла в рамках Программы поддержки пожилых людей.

Однажды мама отвела меня на кухню и сказала, что нам нужно серьезно поговорить. Я догадывалась, о чем. Папино состояние в последние дни и огромные темные круги вокруг маминых глаз. Двух тем для серьезного разговора у нас быть не могло. Так и оказалось.

– Дочка, пора принимать решение, – мама теребила пластиковый ремешок биочасов, было видно, что этот разговор дается ей тяжело. – Ситуация сложилась так, что… В общем, мне нужно выбирать между тобой и им. И я выбрала.

Отец окончательно все испортил. Ладно бы он просто пил, болел и сквернословил, как раньше. Мамина подруга-врач со связями в эмиссариате уже много лет позволяла нашей семье успешно лавировать, не выходя за рамки зоны В. Так оно продолжалось бы и дальше, если бы позавчера отец не начал методично и ежечасно ругать Систему. В самых отборных выражениях. Он говорил, что мы построили не общество свободы, а общество подавления. Что это фарисейство и лицемерие. Что все это нужно разрушить и вернуться к тому, с чего начали. Что зря он тогда Леньку слушал… При этом он мучительно кашлял, а вчера мама заметила на его носовом платке кровь.

Личный батин рейтинг, понятное дело, падал каждые сутки – перезагрузка профиля происходила в полночь. Мы разговаривали в 23.45. На этот момент рейтинг моего отца, оказывается, составлял уже три балла. Я ужаснулась. Плохо дело.

– Через пятнадцать минут мы можем увидеть все что угодно, – шептала мама, комкая скатерть. – Выход у нас только один…

Я понимала, о чем она говорит. Если рейтинг члена семьи резко падает – Система дает трое суток на исправление. Если член семьи не исправился – рейтинг всех остальных понижается до его уровня. Либо семья может отказаться от такого родственника, официально уведомив эмиссариат. Батя исправляться не собирался – о чем свидетельствовал доносившийся из его комнаты поток пьяной брани в адрес Системы. Которая, как известно, нас защищала, кормила и сохраняла в целости и здравии.

Мама снова заплакала насчет «этого придурка», который сломал ей всю жизнь. В общем-то, она была права. Если нас понизят до батиного трехбалльного уровня – зоны D – это означает переезд за две тысячи километров в промышленный район с отравленным воздухом. О любимом органическом кофе и йогурте из настоящего молока, который так любит моя худенькая, вечно мучающаяся гастритом мама, можно забыть навсегда. Как и о подругах, которые сейчас как ошпаренные выскакивали из маминых СС-друзей в Универсуме, видя, как грозно валится рейтинг ее мужа.

– Сучки, – оценила их мама, вытирая слезы. – Но главное-то, главное – ты!

Это тоже была правда. Если я попаду в зону D, я могу практически навсегда забыть о приличном замужестве и вообще о нормальном будущем.