Читать книгу "Цена нелюбви - Лайонел Шрайвер"

Во всяком случае, даже после нашего расставания я знала, что тебе небезразлично, как я питаюсь. Тебя всегда это волновало. Благодаря мелкой мести Мэри Вулфорд я сегодня хорошо поела. Не все соседские проделки столь же утешительны.

К примеру, галлоны алой краски, залившие весь фасад — и окна, и парадную дверь, когда я еще жила в нашем вызывающе шикарном длинном одноэтажном доме с пологой крышей, — в доме в стиле ранчо (именно в стиле ранчо, Франклин, нравится тебе это или нет) на Палисад-Пэрид. Они пришли ночью, и, когда я утром проснулась, краска почти высохла. Я подумала тогда, всего примерно через месяц после — как мне назвать тот четверг? — что меня уже невозможно сильнее шокировать или ранить. Наверное, большинство людей тешит себя надеждой, что если ты уже так безжалостно сокрушен, то само страдание во всей своей полноте окружает тебя безопасным коконом.

Я вышла из кухни в гостиную, и мне показалось, что я узнала то чувство невосприимчивости к бреду. Я задохнулась. Солнце струилось в окна, по крайней мере сквозь оконные стекла, не залитые краской, и через те места, где слой краски был самым тонким, окрашивая белые с желтоватым оттенком стены в огненнокрасный цвет, кричащий цвет китайского ресторана.

Ты знаешь, что я взяла за правило — и ты этим восхищался — смело встречать свои страхи, хотя это правило родилось, когда я заблудилась в чужом городе за границей. Детская игра. Я бы все отдала, лишь бы вернуться в те дни, когда понятия не имела о том, что меня ждет впереди (сама детская игра, например). И все же от старых привычек трудно избавиться, поэтому я не спряталась в нашей спальне и не задернула шторы, а решила изучить причиненный ущерб. Однако парадная дверь залипла, склеенная наглухо густой алой эмалевой краской. В отличие от латексной краски эмаль не разводится водой. И она дорогая, Франклин. Кто-то не пожалел денег. Конечно, у нашего прежнего района много недостатков, но здесь никто никогда не нуждался в деньгах.

В общем, как была, в одном халате, я вышла через боковую дверь и обогнула дом. Осмотрев художество соседей, я почувствовала, как мое лицо застывает в такой же «непроницаемой маске», как, по словам «Нью-Йорк тайме», на процессе. Менее снисходительная «Пост» назвала выражение моего лица «вызывающе наглым», а наша местная «Джорнэл ньюс» пошла еще дальше: «Если судить по холодному, непримиримому виду Евы Качадурян, можно подумать, что ее сын всего лишь обмакнул конский хвост соседки в чернильницу». (Я признаю, что окаменела в суде; я щурилась и втягивала щеки так, что они прилипали к молярам. Я помню, как мысленно хваталась за один из твоих девизов крутого парня: «Не показывай им, как потеешь». Но «вызывающе наглая», Франклин? Я просто старалась не расплакаться.)

Эффект был потрясающим, если, конечно, иметь склонность к сенсациям, чем я в тот момент похвастаться не могла. Казалось, что дому перерезали глотку. Оттенок краски, разлитой дикими пятнами теста Роршаха, был выбран с таким тщанием — насыщенный, яркий и сочный, с пурпурно-лиловым оттенком, — что вполне мог быть специально смешан. Я тупо подумала, что если преступники заказали этот цвет, а не взяли банку с полки, то полиция сможет их выследить.

Никогда больше я не зайду в полицейский участок, если только не по своей воле.

Я была в тонком летнем кимоно, твоем подарке на нашу первую годовщину. Единственный предмет одежды, подаренный тобой, и я не променяла бы его ни на что другое. Я выбросила так много, но ничего из того, что ты подарил или оставил мне. Я признаю, что эти талисманы причиняют мучительную боль. Вот почему я храню их. Грозные психотерапевты заявили бы, что мои забитые одеждой гардеробы — признак «нездоровья». Я с этим не согласна. Эта боль чище грязной боли Кевина, кровавой краски, уголовного и гражданского судов. Я начинаю ценить несправедливо приниженную в шестидесятых чистоту как качество, встречающееся на удивление редко.

Я стояла перед домом, кутаясь в нежно-голубой хлопок, и оценивала труды и средства, которые соседи сочли уместным вложить в художественное оформление моего жилища, не ожидая возмещения затрат. Я замерзла. Стоял май, но прохладный, с резким ветром. Возможно, я предполагала когда-то, что после личного апокалипсиса мелкие жизненные неприятности больше

не будут меня беспокоить. Но это не так. Ты все еще чувствуешь холод, ты все еще отчаиваешься, когда на почте затерялся пакет, и ты все еще раздражаешься, когда тебя обсчитывают в «Старбаксе». Казалось бы, в данных обстоятельствах меня должно смущать то, что я все еще нуждаюсь в свитере или муфте или возмущаюсь по поводу недоданных в сдаче полутора долларов. Однако с того четверга вся моя жизнь окутана таким покровом смущения, что я решила находить в мелких неприятностях утешение, а не символы выживания. Одетая не по сезону или раздраженная оттого, что в «Уол-марте» размером со скотный рынок невозможно найти коробок спичек, я упиваюсь простыми чувствами.

Возвращаясь к боковой двери, я удивлялась, каким образом шайке мародеров удалось так тщательно изуродовать дом, пока я безмятежно спала внутри. Я винила большую дозу транквилизаторов, которую принимаю каждый вечер (пожалуйста, ничего не говори, Франклин, я знаю, ты это не одобряешь), пока не поняла, что совершенно превратно представляю происшедшее. Прошел месяц, не день. Ни криков, ни улюлюканья, ни лыжных масок, ни обрезов. Они пришли украдкой. Только хруст веточек под ногами, приглушенный первый шлепок краски на нашу роскошную дверь из красного дерева, убаюкивающий океанический шелест краски по стеклу, тихая дробь брызг, не громче сильного дождя. На наш дом обрушилась не спонтанная, дикая ярость, а ненависть, кипевшая до тех пор, пока не стала густой и пикантной, как изысканный французский соус.

Ты бы заставил нанять кого-нибудь, чтобы отмыть дом. Тебе всегда была присуща великолепная склонность американцев к специализации. Здесь есть эксперты по любому вопросу, и можно ткнуть пальцем в «Желтые страницы» просто ради забавы. «Очищение от краски: алая, эмалевая». Но газеты столько кричали о нашем богатстве, о том, как мы избаловали Кевина, что мне не хотелось радовать Гладстон очередными наемниками вроде того дорогого адвоката. Нет, я заставила соседей день за днем наблюдать, как я скребу и скребу вручную, оттирая кирпичи наждачной бумагой. Как-то вечером я заметила свое отражение после целого дня трудов — одежда в пятнах, ногти сломаны, волосы в крупинках краски — и взвизгнула. Так я в своей жизни выглядела лишь однажды.

Несколько трещин вокруг двери, возможно, до сих пор поблескивают рубиновым оттенком; между кирпичами под старину, там, куда я не смогла достать даже с лестницы, вероятно, до сих пор сверкают несколько капель злобы. Я не знаю. Я продала тот дом. Мне пришлось это сделать после гражданского суда.

Я ожидала, что избавиться от этой собственности будет нелегко, что суеверные покупатели разбегутся, обнаружив, кто владелец. Но мои ожидания опять демонстрируют, как плохо я знаю свою собственную страну. Ты как-то обвинил меня в интересе лишь к «выгребным ямам третьего мира», когда прямо передо мной, пожалуй, самая удивительная империя в истории человечества. Ты был прав, Франклин. Нет места лучше дома.