Читать книгу "Наследие - Жан-Поль Дюбуа"

«Рози», в свою очередь, прозвала типа-в-час-ночи Ниро — он был примерно того же возраста и тоже похож на спрингер-спаниеля, вечно сидел с таким видом, будто устал непонятно от чего, будто его достало все и вся.

А вообще Wolfi’s — это прежде всего была Ингвилд Лунде, директриса ресторана. В английском языке было только одно слово, но зато идеально подходящее, чтобы определить ее: gorgeous. Ингвилд Лунде была восхитительна. Эта пятидесятивосьмилетняя норвежка управляла делами заведения с элегантностью тренированной всадницы, привыкшей к капризному норову своей кобылки. Она никогда не повышала голос, умела урегулировать все конфликты между подчиненными, соблюдала их расписание, понимала их проблемы, извиняла промахи. Во время работы она курсировала между столами, чтобы удостовериться, что всем удобно и еда каждому по вкусу. У нее всегда было в запасе приветствие, доброе слово или комплимент для постоянных клиентов; некоторые из них были в нее тайно влюблены. Это было неудивительно, поскольку Ингвилд Лунде воплощала практически все, о чем мечтают мужчины с самых юных лет, она была совершенным генетическим продуктом, соединившим рост отца и фигуру матери. Статная, как Анита Экберг, она прятала великолепное тело в элегантные, но неброские одежды, чтобы не слишком бросалось в глаза, насколько щедро ее одарила природа. И вот еще что удивительно: гордое тело нордической валькирии чудно сочеталось с лицом южанки, ее мать была из марранов, испанских евреев, крестившихся в католицизм. Ингвилд использовала минимум косметики, и сразу бросалось в глаза, какие тонкие у нее черты лица, какая чистая, светящаяся, полупрозрачная кожа. Если бы святые существовали, они бы выглядели примерно так же. Черные ресницы окаймляли темно-зеленые глаза, рыжевато-каштановая шевелюра, которую она забирала в высокую прическу, явно не имела никакого отношения к Скандинавии. С первой же секунды, как я зашел в заведение Wolfi’s, я влюбился в мадам Лунде.

Я благословлял забастовку, мерзавцев из World Jai-Alai Inc., Барбозу, моего нотариуса и Комитет налогов и депозитов — все они в той или иной степени способствовали моему появлению в ресторане на Коллинз авеню, этой потрясающей харчевне, отмеченной вниманием авиакомпании Нордвест и Меера Лански. Ходить на работу было неимоверным счастьем. Пес не понимал, что творится. Он не подозревал, что каждый вечер, когда я отправляюсь в ресторан, мадам Лунде еще не ушла оттуда. И я мог наслаждаться ее присутствием до 1:30, лишь потом она отправлялась домой.

Я знал, что месье Лунде в природе не существует, что наша директриса живет в старинном здании в стиле тропический ар-деко, оно называлось Делано и было построено по проекту архитектора Роберта Шварцбурга, вдохновенного безумца с удивительным чувством стиля, который спроектировал в Майами Дворец правосудия, несколько библиотек и школ, а также Civic Center на Майами-Бич. Казалось, что память о Рузвельте впечаталась в перила лестниц этого дома, построенного первоначально как казарма и названного именем президента еще и для того, чтобы напомнить о покушении пятнадцатого февраля 1933 года, которое едва не стоило ему жизни.

Джузеппе Зангара был итальянский строитель, который, эмигрировав в Соединенные Штаты, привез в багаже большое количество сильных болей в животе, несколько навязчивых идей и две-три мании. Самая необычная из них проявила себя сразу по приезде. Она, впрочем, обладала одним достоинством, была простой и выражалась четырьмя словами: убить президента Герберта Гувера. Но, когда Джузеппе уже основательно подготовился к делу, внезапно на пост президента был избран Франклин Делано Рузвельт. Он и стал новой мишенью. Зангара жил во Флориде, и пятнадцатого февраля президенту пришла в голову неудачная идея поехать туда. Утром этого дня Джузеппе отправился к ростовщику, купил пистолет тридцать второго калибра и присоединился к толпе, явившейся поприветствовать президента. Но в его плане был один изъян: Зангара был маленького роста. Он изо всех сил тянулся вверх, вставал на цыпочки, но так и не мог увидеть жертву. Тогда он разозлился, нашел складной стул, неуклюже вскарабкался на него посреди толпы и поспешно опустошил карабин в сторону президента. Итог стрельбы был странным. Он легко ранил четырех журналистов и смертельно ранил мэра Чикаго, Антона Чермака, который сказал Рузвельту перед тем, как его отправили в больницу: «Я счастлив, что это был я, а не вы, господин президент».

Зангару тотчас же судили в Майами, и во время процесса он произнес совершенно невероятную речь: «Все мои мысли у меня в желудке. У меня в животе. Там гнездится боль. Понимаете, я все время страдаю. И страдаю я потому, что отец отправил меня работать, когда я еще был маленьким ребенком. Если бы я не страдал, у меня бы не помутился рассудок и я не убивал бы президентов. Просто мне на ум пришло, что капиталисты виной всех страданий бедных людей». Суд не принял во внимание эти соображения и приговорил преступника к двадцати четырем годам тюрьмы. Когда суд оглашал приговор, Джузеппе Зангара взвился, как петушок: «Да что там, судья, не мелочитесь, давайте сразу сто лет!»

Девятнадцать дней спустя мэр Чикаго умер от полученных ран. Зангаре снова было предъявлено обвинение, на этот раз в предумышленном убийстве, и его снова отправили в суд. Во время процесса он снова стал жаловаться на боли в животе, был признан виновным и приговорен к смерти на электрическом стуле. Обращаясь к судье, он заявил: «Я не боюсь электрического стула. Я считаю, что правильно было стремиться убить президента. А вы бесчестный человек, потому что только бесчестный человек может отправить другого на электрический стул».

Зангара был казнен десять дней спустя в исправительной тюрьме Рейфорда. Перед смертью он обернулся к присутствующим при казни: «И что, ни одной камеры, чтобы запечатлеть мою смерть? Да вы шайка проходимцев! Ну давай, вот ты, нажми кнопку».

Может быть, именно из-за этой истории здание «Делано» стало для меня необычным, не таким, как другие. Я представил себе маленького каменщика, преследующего президента на лестницах, увидел, как он разряжает карабин в люстру, хватается за живот, пытаясь унять боль, и, как новый тропический Равашоль, требует справедливого суда над капиталистами, которые мучают трудящихся всего мира. А тот факт, что там живет Ингвилд Лунде, только прибавил этому зданию привлекательности.

Неожиданное происшествие способствовало тому, что я зову нашей первой встречей. В конце второй недели моей работы в районе полуночи одному из клиентов стало плохо, и не так трудно для меня было определить причину. У человека случился большой развернутый эпилептический припадок, с двумя отчетливыми фазами, тонической и клонической. Ничего особенного и делать не пришлось, только сохранять спокойствие, освободить пространство вокруг больного, положить его в латеральную позицию, то есть просто на бок, пропустить первоначальные мышечные сокращения, приводящие к ригидности мышц, и рассчитать длительность припадка, подождав, пока пройдет клоническая фаза, характеризующаяся судорогами и беспорядочными подергиваниями, при этом больной может повредить себе лицо или конечности. В большинстве случаев симптомы исчезают спустя буквально минуту, и человек приходит в сознание, ощущая при этом тоску, тревогу и какую-то разбитость. Мои уверенные движения и спокойствие как-то утихомирили публику в зале, где все повскакивали с мест, чтобы видеть, что происходит. Теперь нужно было оставить человека в покое, расспросить о ходе развития болезни и отправить домой или же на одну ночь в больницу, если ему так было бы комфортнее. Клиент, привыкший к подобным припадкам, выбрал первое решение и, немного отдохнув, отправился домой на такси.