Читать книгу "Крах каганата - Михаил Казовский"

Пир катился по обычным, хорошо известным канонам: здравицы в честь князя и его детей, матери-княгини, близких и дальних родичей; песни хором и, но просьбе собравшихся, исполняемые Добрыней; разговоры о грядущем походе. Тут и высказал Свенельд опасение, что к весне мы не будем как следует подготовлены — для большой войны надо ладей не менее двух-трёх сотен, а попутно взять в союз радимичей и черниговцев. Он-то помнит экспедицию русов на Каспийское море, видел Семендер и Итиль своими глазами, знает, что завоевать эти города очень-очень трудно, и такой подвиг по плечу лишь великому полководцу — ранга Македонского Александра. Святослав набычился, и глаза его по-тигриному вспыхнули жёлтыми огнями. Красный от вина, он спросил:

— Что ж, Свенельде, ты не веришь в мою удачу?

Воевода ответил жёстко:

— Верю, княже, только в нашем деле на одну удачу полагаться не стоит. Здравый и холодный расчёт — вот что главное. Опыт ведь приходит не сразу. Прежде чем воевать целую страну, надо испытать силы на какой-нибудь её волости. Отщипнуть бочок хлеба, а потом уже разевать рот на каравай.

Недовольно посопев несколько мгновений, Ольгин сын повернулся к Добрыне:

— Ну, а ты, Нискинич, что думаешь? Рано мне идти на хазар?

Витязь покачал головой:

— Как бы поздно не было! Ведь Менашка с Жидовского конца наблюдает за нами, вместе с данью шлёт своим отчётные грамотки. Мы придём, а хазарский Осип ждёт-пождёт с несказанной силищей. Опростоволоситься можно, в лужу сесть!

Князь насупился ещё больше:

— Ах, вы, сучьи дети, трусы окаянные! Рассуждать по-вашему — так Руси оставаться под Хазарией до скончания века! Не бывать тому. Голову сложу, но ярмо поганое сброшу с сынов Перуновых. Покорю и Каму, и Волгу, Дон с Кубанью, Тьмутаракань и Корсунь. А потом пойду на Дунай и в конце концов щит прибью к воротам Царьграда! И заткну за пояс Алексашку твоего Македонского, мать его ети! — Жадно выпил вино из кубка, вытер усы ладонью, посмотрел на всех более спокойно; улыбнулся Ирине; — Отвечай, царица аланская, по душе ли тебе вся моя затея?

Та склонилась почтительно и сказала по-русски с явственным акцентом:

— Вольному волья, а хозяин — боярин. Я не сметь думать про Дунай. И хотя проживала там в Царьград, до него дела не иметь. Я лететь мыслями в Алания. И хотеть сбросить то ярмо с шея и моя Родина. Мне Иосиф враг, он убить моих сыновей. И коль скоро тебе он враг, ты мне, значит, друг. И хоть завтра в бой!

Святослав расплылся:

— Слышали, гугнивые? И не стыдно вам заячьи иметь души и носить при этом порты, именуясь защитниками Отечества? Чужестранка подала вам пример настоящего мужества! Вот кого люблю! — Он опять обратился к Ирине: — Как считаешь, славная, одолеем силу хазарскую, удалим жидов от Святой Руси?

Разведённая супруга каган-бека посмотрела на него с хитрецой:

— Испытать себя в этом деле можно. Как сказать Свенельд, отчипнуть кусок, а потом решать.

— Ты про что гутаришь? Поясни толково, — посерьёзнел князь.

— Не ходить в грядущее лето сразу на Итиль. Сделать свою разгляду и проверить сноровку. Опустить с полками на Дон. Там стоять хазарская крепость Саркел. Осадить и взять. Коли сдюжить — на другое лето и Итиль воевать не грех!

Все дружинники за столом одобрительно загудели.

— Верно! — согласился Свенельд. — Я про то и чаял.

— Любо! — поддержал аланку Добрыня. — Вот моя рука! И душа, и жизнь!

Святослав обвёл пирующих восхищенным взглядом:

— Други дорогие и соратники верные! Так тому и быть. Совершим набег, закалимся в сече. На Саркел! На Дон! — и поднял серебряный кубок в вытянутой руке. — За победу, русичи!

— За победу! На Дон! — гаркнула дружина.

И как будто бы силы небесные с похвалой отнеслись к идее Ирины: их охота прошла на редкость успешно. И погода стояла ясная, и лесные троны прямиком выводили к зверю, и борзые собаки загоняли его в силки. Завалили четырёх кабанов, лося и оленя, а уж зайцев и глухарей — немеряно. Все сочли это добрым знаком. Возвращались с песнями, сытые, довольные. И ничто уже не могло снасти Саркел от захвата.

3

Крепость эта находилась на левом берегу Дона — выше Семикаракора на сотню километров. Ныне на её месте плещется Цимлянское морс.

Строили Саркел по проекту греков. В первой половине IX века (значит, более чем за сто лет до описываемых событий) у Константинополя сохранялась ещё надежда окрестить хазар, и миссионеры наезжали на Волгу в больших количествах. Между императором Феофилом и тогдашним каган-беком завязалась оживлённая переписка, и в одной из грамот иудей попросил христианина оказать содействие в возведении каменного форпоста на Дону — в качестве укреплённого пункта против набегов степных кочевников, камских булгар и окских славян на Хазарию. Император прислал инженера Петрова Каматиру, и с его помощью в полтора года возвели настоящее архитектурное чудо того времени — неприступный кирпичный форт с башнями и крутыми стенами. Он стоял на мысу, а от берега отделялся глубоким рвом и земляным валом. И по кромке мыса шёл второй глубоченный ров, так что подобраться к крепости было невозможно ни с какой стороны. Стены в толщине достигали четырёх метров. Башни возвышались по всем четырём углам и посередине каждой из четырёх стен. Главный вход находился в пролёте башни, выходившей на северо-запад. Поперечная стена разделяла форт на две неравные части. Меньшая, к юго-востоку, не имела наружных выходов — там была цитадель, и внутри неё, с южной стороны, поднималась центральная башня-донжон.

Как военный объект крепость существовала вплоть до середины IX века. А потом стала понемногу обживаться как городок, перевалочный пункт кочевых караванов. Между валом и главным входом, на большом свободном пространстве, сделали выгон для скота. В юго-западной части форта в юртах останавливались, а потом и поселились камские булгары, в северо-западной — вятские купцы. Только в цитадели сохранялся гарнизон, состоявший из наёмников-гузов под командованием хазар. Здесь, в донжоне, и поместили в 950 году младшего сына каган-бека — Элию, тайно увезённого с Волги.

Он вначале плакал и молил возвратить его к отцу, бабушке и братьям. Но со временем примирился с участью изгнанника. А когда комендант крепости Завулон бен Сарук познакомил его со своим сыном Исайей, тоже восьмилеткой, и мальчишки сдружились, Элия забыл про свои печали, сделался обычным ребёнком, жизнерадостным и улыбчивым. Оба всюду ходили вместе, обучались военным премудростям, скачкам, рукопашному бою, вместе плавали на Дону и ловили рыбу. Элия проявлял большее усердие в письменных науках — грамоте и счёте, географии и Законе Божьем, а Исайе нравились подвижные игры, танцы, пение, он неплохо рисовал и умел ходить на руках. Став постарше, начали обращать внимание на прекрасный пол и в пятнадцать лет получили от Завулона подарок — двух рабынь-буртасок, предназначенных для спасения молодых людей от греха Онана. И весёлые юноши, отметя условности, предавались любовным игрищам в общей компании, без конца меняя партнёрш и подстёгивая друг друга криками: «Ну, живей! Понеслись! Вперёд! Отстаёшь! Догоняй! Ну, задай ей жару!..»